Не будучи в силах опираться в своей оппозиции губернатору на профсоюзы и рабочие клубы, Мао, разумеется, вовсю использовал в этом направлении партийную и соцсомольскую провинциальные организации, к созданию и развитию которых приложил много усилий.
Официально Хунаньский комитет КПК был учрежден 10 октября 1921 года, что по принятому после Синьхайской революции календарю означало десятый день десятого месяца десятого года республики. Мао, «Усатый Хэ» и другие его организаторы шутили по этому поводу: «Теперь будем отмечать праздник „Тройной десятки“!»35 Секретарем комитета был избран, естественно, Мао, и сам партком разместился в его доме, в городском предместье Циншуйтан, недалеко от восточного железнодорожного вокзала. В конце мая 1922 года по решению Центрального бюро КПК был образован особый Сянский райком, объединивший коммунистов Хунани и западной Цзянси (всего их в то время насчитывалось уже более 30 человек). Секретарем его также стал Мао36. Возглавил он и созданный в середине июня 1922 года исполнительный комитет Социалистического союза молодежи Чанши37. Тем самым в его руках сосредоточилось все руководство подпольным большевистским движением в регионе. Через некоторое время ячейки КПК и ССМК существовали уже в ряде учебных заведений Чанши, на Первой шелковой фабрике и некоторых других предприятиях, а также в городах Хэнъян, Пинцзян, Чандэ и на угольных копях Аньюань38. Во всем этом явно чувствовалась «железная воля» восходящего коммунистического лидера. В ноябре 1922 года в Хунани насчитывалось уже 230 коммунистов и соцсомольцев, тогда как даже в Шанхае — всего 110. (В Кантоне было и того меньше — 40, в Цзинани — 20, а в восточной провинции Аньхой — 15.)39
Дел, как видно, у Мао было невпроворот. Он, правда, в глубине души еще надеялся, что через три-четыре года сможет поехать на учебу в Россию40, но события захлестывали его. Вместо того чтобы самому учиться марксизму, ему приходилось учить других. В августе 1921 года вместе с «Усатым Хэ» он, помимо прочего, основал в Чанше школу для подготовки кадров компартии. Интересно, что действовала она вполне легально — под вывеской так называемого Университета самообразования, на функционирование которого Мао Цзэдуну с помощью местной интеллигенции удалось получить субсидию даже у правительства ненавидимого им Чжао Хэнти41. Она стала выплачиваться ему ежемесячно в размере четырехсот китайских долларов. Конечно, ничего общего это учебное заведение не имело с тем анархистским проектом, который Мао лелеял за полтора года до того. Генеральным управляющим университета стал сам Мао Цзэдун, завхозом — его брат Цзэминь. Обоим пришлось оставить работу в начальной школе при Первом педагогическом училище42.
Между тем в китайской компартии происходили серьезные политические перемены. В самом начале 1922 года группа общественных деятелей Китая, приняв приглашение большевистского руководства, посетила Москву и Петроград. Они приняли участие в работе съезда народов Дальнего Востока, проходившего под эгидой Коминтерна.
Все, что там происходило, произвело на китайских коммунистов огромное впечатление. Ведь форум этот был специально посвящен проблемам единого национального фронта в колониях и полуколониях, и руководители Коминтерна изо всех сил старались внедрить в сознание делегатов идею сотрудничества коммунистов с национал-революционерами. Особенно горячился председатель Исполкома Коминтерна Григорий Евсеевич Зиновьев, прямо заявлявший о том, что китайские, корейские и японские коммунисты «являются пока еще маленькой группой», а потому должны «не стоять в стороне, не смотреть свысока на тех грешников и мытарей, которые еще не стали коммунистами, но вмешаться в самую гущу, в те десятки миллионов людей, которые борются в Китае, людей, которые борются пока за национальную независимость и раскрепощение»43. О том же, по существу, говорил и Ленин, встретившийся в перерыве с группой участников съезда, среди которых находились Чжан Готао, еще один коммунист Дэн Пэй и представитель Гоминьдана Чжан Цюбо. Ленин особо поднял вопрос о возможности сотрудничества Гоминьдана и компартии, поинтересовавшись мнениями на этот счет Чжан Цюбо и Чжан Готао44.
Тут уж, конечно, лидерам КПК пришлось призадуматься. Зиновьев и Ленин были не то что Маринг. Они являлись вождями, учителями, наставниками. В результате и Чжан Готао, и Хэ Шухэн, да и другие присутствовавшие на форуме коммунисты должны были проголосовать за «Манифест съезда к народам Дальнего Востока», содержавший призыв к объединению всех антиимпериалистических революционных сил45.
Возвратившись в Китай в марте 1922 года, Чжан Готао доложил в Центральное бюро КПК о результатах поездки, заявив, что «большинство руководителей в Москве считают, что китайская революция должна быть направлена против империализма и внутренних милитаристов и реакционеров, которые находятся в сговоре с ним… Китайская революция должна объединить усилия различных групп революционных сил всего Китая. И в результате должно быть установлено сотрудничество между КМТ [Гоминьданом] и КПК. Ленин сам подчеркнул этот момент»46. Чэнь Дусю был явно смущен, но надо было искать выход из положения.
И вот в начале мая 1922 года I съезд Социалистического союза молодежи Китая, проходивший легально в Кантоне, осторожно высказался о необходимости поддержать революционную борьбу против империализма и милитаризма, за завоевание национальной независимости и гражданских свобод47. Без одобрения Чэнь Дусю такое произойти не могло. Через месяц, 15 июня, сам Чэнь опубликовал «Первое заявление Компартии Китая о текущем моменте», в котором уже признал, что кантонское правительство доктора Суня пользуется популярностью среди рабочих Южного Китая, а «из различных политических партий, существующих в настоящее время в Китае, относительно революционной и более или менее демократической группировкой является только Гоминьдан». И далее: «Метод действия, который предлагает Коммунистическая партия Китая, состоит в том, чтобы призвать Гоминьдан и другие революционно-демократические группировки, а также все организации революционных социалистов к созыву совместной конференции для создания объединенного демократического фронта»48.
Конечно, это было написано с тяжелым сердцем. Не случайно ведь Чэнь вместо определения «национальный» (фронт), принятого в Коминтерне, употребил звучащее более радикально выражение «демократический». 30 июня он написал новое письмо Войтинскому, где заявил, что КПК «очень надеется», что гоминьдановцы смогут «осознать [необходимость] реорганизации [то есть объединения с коммунистами и политической радикализации] и пойдут рука об руку с нами. Однако надежд очень мало»49. Такая интерпретация политики Коминтерна являлась, безусловно, оригинальной. Ведь Москва-то считала, что внутриполитическая обстановка в Китае требовала не того, чтобы гоминьдановцы шли вместе с коммунистами, а того, чтобы коммунисты, которых, кстати, в то время насчитывалось всего 195 человек, установили антиимпериалистический союз с более мощной, десятитысячной, партией Сунь Ятсена.
И все же кое-какие сдвиги наметились, и новый курс КПК получил закрепление в документах ее II съезда, проходившего в Шанхае с 16 по 23 июля 1922 года. Форум состоялся в отсутствие Мао, который хотя и прибыл в Шанхай для участия в нем, но на него не попал. По словам самого Мао Цзэдуна, он «забыл название места, где он [съезд] должен был проходить, не смог найти никого из товарищей, а [потому] пропустил его»50. Звучит это заявление странно, так как адрес Чэнь Дусю-то, по крайней мере, Мао должен был помнить: бывал он в этом доме неоднократно. Но никаких более вразумительных объяснений его отсутствию нет.
