Должно быть, на душе у них было тошно. И красота чудесного озера вряд ли могла развеять их мрачное настроение. Молчаливо смотрел на них высившийся на северо-западном берегу Сиху каменный Юэ Фэй — памятник великому полководцу южносунской династии, обретшему здесь последний покой. Не ирония ли судьбы была в том, что фатальное совещание, превратившее КПК в послушный инструмент зарубежных политиков, состоялось близ могилы бесстрашного воина, прославившегося своим патриотизмом?
ВСТУПЛЕНИЕ В ГОМИНЬДАН
Узнав о решении ЦИК КПК вступить в Гоминьдан, Сунь Ятсен одобрил его65. По указанию Чэнь Дусю переговоры с доктором Сунем начали Ли Дачжао и еще один активист компартии, Линь Боцюй. Последний имел широкие связи в гоминьдановском руководстве, поскольку на заре своей юности (в 1922 году ему было уже тридцать семь лет) вступил в члены суньятсеновского «Объединенного союза», а затем участвовал в антимонархической революции. Вспоминая впоследствии о переговорах, Ли Дачжао писал, что обсуждал с Сунь Ятсеном «вопрос о возрождении Гоминьдана в целях возрождения Китая». Иными словами, говорил с лидером Гоминьдана о реорганизации его партии и в политическом, и в организационном отношениях, в частности — о допущении в нее коммунистов. «Помню, как-то раз мы с господином Сунем оживленно обсуждали его план реконструкции государства, — вспоминал Ли. — Прошло несколько часов, а мы с господином все без устали… разговаривали, едва не забыв о еде. Вскоре сам господин [Сунь] высказался за союз. Он рекомендовал мне вступить в Гоминьдан»66. После этого, в начале сентября 1922 года, Сунь Ятсен принял в ряды своей партии Чэнь Дусю, Ли Дачжао, Цай Хэсэня и Чжан Тайлэя67.
4 сентября в Шанхае состоялось совещание членов центрального аппарата и руководителей провинциальных органов Гоминьдана по вопросу о плане реорганизации партии. В совещании участвовали и коммунисты. Через два дня Сунь Ятсен назначил специальную комиссию из девяти человек для выработки проекта программы и устава Гоминьдана. В нее вошел Чэнь Дусю. Одновременно Сунь вступил в интенсивную переписку с личным другом Троцкого Адольфом Абрамовичем Иоффе, видным российским большевиком, прибывшим в августе 1922 года в Пекин в качестве руководителя советской дипломатической миссии.
Со своей стороны Коминтерн также делал шаги для смягчения негативного отношения коммунистов к Гоминьдану. Осенью 1922 года в Москву был вызван сам Чэнь Дусю. Он отправился туда в сопровождении экспансивного левака Лю Жэньцзина. Вдвоем они приняли участие в IV Всемирном конгрессе Коммунистического Интернационала, состоявшемся в ноябре — декабре 1922 года. Чэнь и Лю имели возможность пообщаться с руководителями ИККИ, обсудить с ними тактику единого антиимпериалистического фронта. Стремясь переубедить вождя КПК, коминтерновские работники даже включили его в состав комиссии конгресса по восточному вопросу68. В результате вскоре после возвращения Чэнь Дусю и Лю Жэньцзина в Китай китайские коммунисты сняли лозунг «демократического фронта», заменив его на призыв к образованию «антиимпериалистического, национально-революционного фронта».
1 января 1923 года Сунь Ятсен опубликовал заявление о реорганизации Гоминьдана. На следующий день в Шанхае было созвано совещание по делам партии и опубликованы партийные программа и устав. В этих документах знаменитые «три народных принципа» Сунь Ятсена получили новую, более радикальную трактовку. Сунь сделал особый упор на антиимпериализм, защиту прав рабочих и демократическое преобразование Китая69. В то же время он пригласил Чэнь Дусю, Чжан Тайлэя, Линь Боцюя и гуандунского коммуниста Тань Пиншаня, тоже раньше являвшегося членом «Объединенного союза», поработать в центральном и местных аппаратах Гоминьдана.
В январе 1923 года в Шанхае состоялись переговоры Сунь Ятсена с Иоффе, в результате которых 26 января была опубликована ставшая впоследствии широко известной «Декларация Сунь Ятсена — Иоффе». В этом документе представитель советского правительства заверил Суня в том, что в борьбе за национальное обновление и полную независимость «Китай пользуется самой широкой симпатией русского народа и может рассчитывать на поддержку России». Обе стороны обнаружили «полное совпадение их взглядов на китайско-русские отношения», подчеркнув, что «в настоящее время коммунистический строй или даже советская система не могут быть введены в Китае» из-за отсутствия необходимых условий70.
Сближение Сунь Ятсена с КПК и Советской Россией продолжалось с нараставшей силой после того, как верные ему отряды местных милитаристов выбили из Кантона в восточную часть провинции Гуандун войска предавшего его Чэнь Цзюнмина, и в феврале 1923 года Сунь, вернувшись в этот город, вновь возглавил южнокитайское правительство.
Во всех этих бурных событиях Мао участия не принимал. Вплоть до апреля 1923 года он продолжал работу в Хунани, организовывая стачки и рабочие демонстрации в Чанше и окрестных районах. 24 октября 1922 года в его семье произошло радостное событие: Кайхуэй родила первенца, которого назвали Аньин. Имя подобрал сам Мао, когда Кайхуэй с младенцем вернулись домой. Весело глядя на жену, он спросил: «Ну, как назовем ребенка?» И тут же, не дожидаясь ответа, сказал: «Пусть он будет Аньин [ань — берег, ин — герой]. Герой, достигший берега социализма. Ну, как тебе?»71 Кайхуэй согласилась. Она чувствовала себя счастливой.
Заниматься сыном, однако, Мао было некогда: партийная работа отнимала все время. К тому же в конце зимы 1923 года обстановка в Китае резко изменилась. 7 февраля в местечке Цзянъянь, северном пригороде Ханькоу, милитарист У Пэйфу, до того искусно разыгрывавший из себя «друга рабочих», устроил кровавую расправу над бастовавшими под руководством коммунистов железнодорожниками. Тридцать два человека были убиты, более двухсот — ранены. Волна «белого» террора прокатилась по другим городам Китая, достигнув провинций Хэнань и Хэбэй. Многие профсоюзы и рабочие клубы оказались разгромлены. Конечно же Мао не мог не отреагировать. Требуя наказать виновных, 8 февраля он организовал всеобщую забастовку на Чанша-Учанской железной дороге; в тот же день в столице провинции состоялся траурный митинг, собравший более 20 тысяч рабочих и студентов. В городских профсоюзных организациях прошли собрания, а на Аньюаньских шахтах — многочисленная демонстрация.
Несколько позже, 29 марта, руководимый Мао Сянский райком совместно с общественными организациями Чанши провел грандиозную антияпонскую демонстрацию. В тот день по улицам города прошли не менее 60 тысяч человек. Эта акция явилась частью общекитайской кампании, приуроченной ко времени истечения срока японской аренды китайских портов Люйшуня (Порт-Артура) и Даляня (Дальнего). Вновь, как и несколько лет назад, китайская общественность потребовала аннулировать грабительские «21 требование»72.
И тут уж действия Мао переполнили чашу терпения хунаньского губернатора. Следуя примеру У Пэйфу, Чжао Хэнти в апреле 1923 года обрушился на профсоюзных лидеров. Отдельно был издан приказ об аресте Мао Цзэдуна73. Надо было бежать.
Собственно говоря, вопрос об отзыве Мао из Чанши был в ЦИК КПК решен еще в январе 1923 года. Чэнь Дусю приглашал его в Шанхай для работы в центральном аппарате партии. И Маринг, и Чэнь были крайне удовлетворены его деятельностью в Хунани, так что отзыв означал повышение, а отнюдь не снятие с должности. В ноябре 1922 года Маринг в письме Зиновьеву, Иоффе и Войтинскому даже называл партийную организацию Хунани лучшей в Китае74. Организаторские способности Мао по достоинству оценивал и Чэнь Дусю, о чем, в частности, вспоминал Чжан Готао75. Теперь Мао предстояло распространить хунаньский опыт на всю страну.
