Такой паразитизм в итоге привел к тому, что вплоть до середины 30-х годов КПК могла функционировать, только опираясь на помощь Кремля в размере не менее 30 тысяч американских долларов в месяц148. Советская финансовая поддержка была поистине всеохватывающей и детализированной до мелочей. Как видно, коминтерновские агенты и посольство СССР оплачивали даже труд технических секретарей партийных организаций, работавших по найму!
От партии не отставали и комсомольцы (в начале 1925 года ССМК был переименован в Коммунистический союз молодежи Китая). «Для усиления нашей работы [союз] нуждается в соответствующей финансовой поддержке, — писал, например, 2 февраля 1926 года по-русски секретарь КСМК Жэнь Биши, обучавшийся в начале 1920-х годов в Советской России, все тому же полпреду СССР Карахану. — В настоящее время мы еще не получили средство от КИМ [Коммунистический интернационал молодежи, молодежная коминтерновская организация] с ноября месяца 1925 года до сего времени. Причем по старому бюджету насчитывается только 825 кит[айских] долларов в месяц для всего союза. Мы уже занимали долги около 5000 кит[айских] долларов, которые уже нужно возвратить в ближайшее время. И поэтому [обращаемся] с просьбой к Вам. Желательно, чтобы Вы нам оказывали материальную помощь ежемесячно, также и единовременно»149.
Целиком завися от советской финансовой помощи, лидеры КПК ничего не могли противопоставить Бородину. И под его влиянием зашли слишком далеко в своих отношениях с ГМД. В беседе с Бородиным в январе 1924 года, во время гоминьдановского съезда, все присутствовавшие коммунисты, например, выразили «полное единодушие» в том, что для радикальной аграрной революции время еще не настало150.
Этот «правый» курс полностью разделял и Мао, в середине февраля возвратившийся в Шанхай из Кантона. 25 февраля 1924 года в обстановке всеобщего «головокружения от успехов» на территории французской концессии, недалеко от особняка Сунь Ятсена, в доме № 44 по улице Хуаньлунлу он и несколько других активистов Националистической партии учредили Шанхайское бюро ГМД. С французской полицией удалось договориться легко: местный полицейский инспектор, получив солидную взятку, даже обещал предуведомлять гоминьдановцев обо всех возможных акциях французских властей против них151. Помимо выполнения секретарских функций в аппарате компартии, Мао начал работать и в Шанхайском бюро ГМД. На первом же заседании его избрали секретарем оргсекции этого нового учреждения, а вскоре он стал исполнять обязанности и завсекцией делопроизводства. Несколько позже вошел он и в состав постоянного комитета бюро на правах кандидата152. Работы было хоть отбавляй, и Мао проявлял большую активность. В марте в качестве представителя ЦИК КПК он присутствовал на пленуме Центрального исполнительного комитета Социалистического союза молодежи, проходившем на территории международного сеттльмента. Здесь он познакомился с представителем Исполкома Коммунистического интернационала молодежи Далиным, который, вспоминая об этом впоследствии, писал, что Мао поразил его своим необузданным оптимизмом в отношении Гоминьдана. Не разделяя восторгов Мао Цзэдуна, представитель ИККИМ сразу же после пленума донес Войтинскому: «Ты услышишь здесь от секретаря ЦК Мао (не иначе как ставленник Маринга) такие вещи, что у тебя волосы дыбом встанут. Как, например, Гоминьдан есть и была пролетарской партией и должна быть признана Коминтерном как его секция. По крестьянскому вопросу — классовую линию нужно бросить, среди бедного крестьянства нечего делать, нужно связаться с помещиками и чиновниками (шэньши) и т. д. Этот тип был представителем партии в Союзе молодежи, и эту точку зрения он настойчиво, но, к счастью, безуспешно пытался проводить на пленуме Союза. Я послал письмо в ЦК партии с просьбой назначить нового представителя»153.
Как мы понимаем, Далин зря возмущался: в то время почти все в руководстве КПК под влиянием Бородина придерживались примерно таких же представлений. Неизвестно, правда, считали ли другие вожди партии возможным принятие Гоминьдана в Коминтерн, но во всем остальном Мао не был оригинален. В феврале 1924 года ЦИК КПК даже одобрил специальную «Резолюцию по национальному движению», признавшую главной задачей членов компартии расширение организации и исправление «политических заблуждений» Гоминьдана, а также укрепление его массовой базы путем вовлечения в него рабочих, крестьян и представителей городских средних слоев. Сама же КПК должна была перейти на нелегальное положение в Гоминьдане с тем, чтобы тайно подготовить захват руководства в нем.
Тут уж сам Исполком Коминтерна должен был отреагировать на этот «уклон» резко отрицательно, приложив усилия к его выправлению. По заданию Коминтерна в апреле 1924 года в Китай выехал Войтинский, который разъяснил руководителям КПК, что работа внутри Гоминьдана «не есть цель, а средство» укрепления компартии и подготовки ее к дальнейшей борьбе за власть в стране вне Гоминьдана и против него154. Майский (1924 г.) расширенный пленум ЦИК КПК, подготовленный Войтинским и проходивший при его непосредственном участии, дезавуировал февральскую резолюцию ЦИК155.
После этого руководителей партии понесло совершенно в иную сторону. 13 июля 1924 года Чэнь Дусю написал Войтинскому, к тому времени уже вернувшемуся в Москву: «Что касается нынешнего положения в Гоминьдане, то мы находим там только правых — антикоммунистов; если там есть некоторое число левых, то это — наши собственные товарищи. Сунь Ятсен и несколько других руководителей — центристы, а не левые… Так что в настоящее время поддержка Гоминьдана — это лишь поддержка правых гоминьдановцев, ибо они держат в своих руках все органы партии… Вам нужно срочно направить тов. Бородину телеграмму с просьбой предоставить доклад о реальном положении, и мы ожидаем, что на его основе будет разработана новая политика Коминтерна. По нашему мнению, поддержка [Гоминьдана] не должна оказываться в прежней форме, а мы должны действовать избирательно. Это означает, что мы не должны поддерживать Гоминьдан безо всяких условий и ограничений, а поддерживать только те определенные виды деятельности, которые находятся в руках левых, иначе мы помогаем нашим врагам и покупаем себе оппозицию»156. Вслед за этим 21 июля Чэнь Дусю и Мао Цзэдун на свой страх и риск разослали в низовые партийные организации секретный циркуляр, в котором заявили буквально следующее: «В настоящее время лишь немногие гоминьдановские вожди, такие как Сунь Ятсен и Ляо Чжункай, не решились еще порвать с нами, но и они явно не хотят обижать правых… Ради единства революционных сил мы никоим образом не должны допускать с нашей стороны какие бы то ни было сепаратистские высказывания или действия, обязаны изо всех сил проявлять выдержку и продолжать сотрудничать с ними. Но, принимая во внимание революционную миссию Гоминьдана, мы не можем терпеть нереволюционную политику правых без того, чтобы не исправлять ее… Мы должны стремиться к тому, чтобы завоевать или сохранить в наших руках „подлинное руководство над всеми организациями рабочих, крестьян, студентов и граждан“»157.
Энтузиазм лидеров КПК в отношении организаторской работы в Гоминьдане, таким образом, оказался кратковременным. Увлечение продолжалось всего несколько месяцев и не оказало серьезного влияния на партию в целом. Считая, что Коминтерн (в лице Войтинского) их поддерживает, они начали торпедировать указания Бородина, настаивая на необходимости «бросить Кантон, и сейчас же», с тем чтобы развернуть постепенную подготовку «всеобщего восстания рабочих, крестьян и солдат». Наиболее резко эти настроения выражал друг Мао Цзэдуна — Цай Хэсэнь158.
