И вновь ИККИ поспешил вмешаться. Москва была крайне заинтересована в сохранении единого антиимпериалистического фронта, особенно после того, как вложила в его формирование много сил и средств. С 1923 года СССР поставлял Сунь Ятсену оружие, боеприпасы, снабжал деньгами. В 1924 году в Кантоне работали не менее двадцати советских военных специалистов, многие из которых помогли Гоминьдану в организации военной школы по подготовке офицерского состава для новой, «партийной армии» (на ее создание советское правительство перечислило Сунь Ятсену 900 тысяч рублей)159. Эта школа находилась на небольшом острове Чанчжоу (район Хуанпу или на местном диалекте — Вампу) в дельте реки Чжуцзян недалеко от Кантона. Неофициально занятия в ней начались 1 мая 1924 года, а торжественное открытие состоялось 16 июня. Школа Вампу (под таким названием она стала известна в китайской истории) стала важнейшим источником кадров для гоминьдановской Национально-революционной армии. Во главе ее Сунь Ятсен поставил Чан Кайши — того самого генерала, который осенью 1923 года ездил в Москву на переговоры с большевиками. Комиссаром же школы назначил Ляо Чжункая, а начальником политотдела (в августе 1924 года) — молодого коммуниста Чжоу Эньлая, только что вернувшегося из Франции после более чем четырехлетнего отсутствия. Несмотря на свои двадцать шесть лет, Чжоу был известен как активный участник движения 4 мая, один из вождей студентов города Тяньцзиня, создатель в 1919 году патриотического общества «Цзюэ шэ» («Пробуждение») и как один из организаторов Европейского отделения КПК в 1922–1923 годах. Высокий и стройный молодой человек с европейской наружностью производил впечатление уравновешенного и делового работника. Был он исключительно хорошо образован, знал японский и три европейских языка (французский, немецкий, английский), вел себя скромно, но с огромным достоинством. В общем, в нем сразу угадывались черты незаурядного человека.
С мая по июль 1924 года группу советских советников возглавлял Павел Андреевич Павлов, в годы Гражданской войны в России командовавший корпусом. Но по трагической случайности он погиб: при переходе с лодки на корабль на реке Дунцзян (Восточная) возле города Шилун недалеко от Кантона он оступился, сорвался в воду и утонул. В октябре на его место прибыл новый главный военный советник — Василий Константинович Блюхер, крупный военачальник, будущий Маршал Советского Союза. С ним Сунь Ятсен начал обдумывать планы военных кампаний, которые должны были объединить под правлением Гоминьдана весь Китай. Он оставался в Кантоне до июля 1925 года, после чего вернулся в Советский Союз на лечение160.
Разумеется, в данных условиях поощрять излишнее «левачество» КПК Москва не хотела. В ноябре 1924 года вновь в Китай был направлен Войтинский. Теперь ему надо было «охладить» пыл Чэнь Дусю и его товарищей. С этой целью в Шанхае собрался очередной, IV съезд КПК.
Но к тому времени в Китае действительно стали наблюдаться серьезные противоречия в отношениях между членами компартии и суньятсенистами. Особенно глубоки они были в Шанхае, и ЦИК компартии, по-прежнему находившийся в этом городе, не мог, разумеется, этого не чувствовать. Крайне остро реагировал на изменение обстановки и Мао. Тяжелая работа внутри Гоминьдана довольно быстро измотала его: уже в мае он почувствовал себя нехорошо и физически, и морально. К июлю же «трения» с гоминьдановцами обострились настолько, что нервы у него просто не выдержали: он подал в отставку с поста секретаря оргсекции161. В то время, по воспоминаниям коммуниста Пэн Шучжи, выглядел он «просто плохо. Из-за своей худобы он казался даже длиннее, чем на самом деле. Лицо было бледное, с нездоровым зеленоватым оттенком. Я испугался, не подхватил ли он туберкулез, как многие из наших товарищей»162.
Всю весну и начало лета он прожил в грязном и дымном Чжабэе, в резиденции ЦИК КПК. В начале июня к нему приехала из Чанши Кайхуэй вместе с матерью и двумя детьми. Сян Цзинъюй выделила Мао и его семье отдельный флигель, но все равно было тесно. В конце концов пришлось переехать и, к счастью, в гораздо лучшее место: в тихий переулок на территории международного сеттльмента. О размолвке давно уже было забыто, и «Зорюшка»-Кайхуэй изо всех сил старалась помочь любимому мужу в его работе. А вечерами успевала еще вести занятия в вечерней рабочей школе163. Впервые попав в Шанхай, она не могла удержаться и от невинных соблазнов. Все-таки она была женщиной, а роскошный город предлагал бесчисленное количество приятных услуг. Впрочем, много ей и не надо было. Не отказала она себе лишь в удовольствии сфотографироваться с детьми. Это черно-белое фото не пропало. Кайхуэй выглядит на нем умиротворенной, хотя и немного печальной. На коленях у нее — Аньцин, совсем маленький, со смешным хохолком на голове, а рядом стоит Аньин — крепенький мужичок с толстыми щечками и решительным взглядом. Как похож он здесь на своего отца!
Между тем к середине осени Мао сделалось совсем невыносимо, он стал страдать от приступов неврастении. А тут 10 октября, в День Республики, на митинге, организованном Шанхайским бюро, двое правых гоминьдановцев устроили потасовку: они спровоцировали избиение левых, набросившись на них с кулаками. Инцидент углубил раскол между коммунистами и суньятсенистами164. К тому же из Кантона перестали поступать финансовые средства. В результате работа бюро оказалась парализованной. В конце декабря Мао подал прошение в ЦИК КПК о предоставлении ему отпуска на лечение. Чэнь Дусю согласился, и Мао с семьей выехал, наконец, из нелюбимого Шанхая в Чаншу. Оттуда он прямиком проследовал в дом тещи, в Баньцан, а в начале февраля отправился в Шаошань. В поездке в Шаошань его и Кайхуэй с детьми сопровождал Цзэминь, который за два месяца до того уехал из Аньюани в Чаншу в связи с приступом аппендицита. После операции он жил в городе и, когда Мао с женой навестили его, выразил желание поехать с ними в родные края хотя бы на короткое время165. Через некоторое время к ним в Шаошань приехал и младший брат, Цзэтань, с молодой женой Чжао Сяньгуй.
Здесь, дома, Мао провел ни много ни мало семь месяцев. Как же он устал от ежедневной раздражающей болтовни о едином фронте, дипломатических переговоров с «буржуазными националистами», политических игр и склок! Эйфория прошла, началась депрессия. Не случайно же он не остался в Шанхае даже на IV съезд КПК, состоявшийся всего две недели спустя после его отъезда, 11–22 января 1925 года! Ведь как секретарь ЦИК он являлся вторым человеком в партии. И вдруг бросил все и удрал!
Видно, он просто не в силах был больше нести ответственность за «пагубную» политику. Да и беспрерывное вмешательство Москвы могло раздражать. Все-таки он, как мы знаем, отличался излишней горячностью. Мало ему было, конечно, радости сидеть на съезде и слушать, как «мудрый» Войтинский в очередной раз «промывает мозги» Чэнь Дусю. Вот и попросился в «отпуск». Поступок, никак не похожий на карьеристский!
А IV съезд действительно прошел под руководством Войтинского. Гибкий Чэнь вновь вынужден был подчиниться и исправить «ошибки». Позиция «левых» была подвергнута резкой критике. Мало кто из двадцати делегатов, представлявших 994 члена партии, осмелился подать голос протеста. Тех же, кто выразил несогласие, сразу заклеймили как агентов «троцкизма»166, благо к тому времени борьба с Троцким стала входить в Коминтерне в моду. Отсутствовавший на съезде Мао в новый состав ЦИК не вошел. Зато туда избрали Цюй Цюбо, считавшегося «правой рукой» Бородина. Был Цюй включен и в узкое Центральное бюро ЦИК, куда кроме него вошли Чэнь Дусю, Чжан Готао, Цай Хэсэнь и Пэн Шучжи, бывший секретарь Московского отделения КПК, летом 1924 года вернувшийся из Москвы167. После съезда Пэн, пользовавшийся доверием Коминтерна (в Москве он был известен под псевдонимом Иван Петров), возглавил отдел пропаганды ЦИК. Цюй Цюбо же основал новый партийный орган — ежедневную газету «Жэсюэ жибао» («Горячая кровь»). Оба они изо всех сил старались пропагандировать курс Москвы.
