Я не пользуюсь косметикой. При моей специальности это как-то смешно. Да и в среде художников это не особо принято. Все мои однокурсницы очаровательны в своем натурализме и симпатии к стилю хиппи.
К Чургулии в мастерскую я, конечно же, пошла. Вот только он, паразит, недописанных картин никогда не показывал. О том, что он задумал написать с меня свою дипломную работу, я узнала тогда, когда мы уже жили вместе и компании наших высокохудожественных друзей расходились из нашего дома только к утру.
Салаты «Марс в рыбах» и «Луна в Тельце» стали достоянием общественности. А я убедительно играла роль хозяйки богемного салона. Я вспоминаю об этом времени с легкой ностальгией. И самое смешное, что тогда мне даже казалось, что я абсолютно счастлива, если не принимать во внимание досадные мелочи.
В декабре Чургулия сподобился-таки затащить меня в ЗАГС. Я согласилась, потому что мне в принципе было все равно куда с ним идти — в кино, в гости или для разнообразия в тот же ЗАГС. И так было понятно, что идти нам куда-то придется вместе.
— Я хочу, чтобы ты была моей женой, — торжественно сказал мне Чургулия, которого никто никогда не звал по имени.
— Окей, Чургулия. Я была твоей женой, — ответила я и рассмеялась.
Его лицо окаменело. Оно становилось таким всегда, когда он демонстративно пережидал мою дурь.
— Да нет… Не обижайся! Просто анекдот вспомнила про золотую рыбку. Знаешь? «Хочу, чтобы у меня все было!» — «Хорошо. У тебя все было».
Он даже не усмехнулся. Я почувствовала себя дурой.
— Ты уходишь от ответа, Ева?
— Ты меня спрашиваешь неправильно, — заявила я.
Паузу нужно было выдержать из принципиальных соображений. А пока я ее выдерживала, вдруг увидела всю эту сцену со стороны. Таким ли я представляла себе своего будущего мужа лет, скажем, в четырнадцать, на пике романтических мечтаний? Конечно нет. Я и предположить не могла, что он будет таким красивым. Всегда говорила, что терпеть не могу красивые мужские лица. Но кто чего боится, то с ним и случится.
— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, — поборов раздражение, произнес он. И веско добавил: — Сейчас же.
Что говорить… Мне льстил его напор. На моем месте хотели бы оказаться многие. Но свобода вдруг показалась такой желанной. Если я стану его женой, ему уже не надо будет вот так держать меня на морозе и требовать ответа. На все вопросы он получит ответ между щами и котлетой по-киевски. Боже, я даже не знаю, как все это готовить. Если я стану его женой, мы, скорее всего, перестанем спать в его мастерской на ложе для натурщиц. А мне так нравится этот нереальный свет рефлекторов в темноте. Ведь без них на мраморе спать ужас как холодно. И мы купим «че-ло-ве-ческую кровать»! К этому уже столько времени призывает меня моя дорогая мама. И мысль о «че-ло-ве-ческой кровати» заслонила собой главный вопрос дня.
Мы долго стояли на улице. А снег все валил и валил. И вопреки притяжению не падал, а так и кружился в воздухе. Желтые фонари в Соляном переулке стали похожи на одуванчики, так много вокруг роилось медово-желтых пушинок. И тогда я подумала, что из любой ситуации можно извлечь пользу. И встречать Новый год нужно не только в новом платье, но и с новой фамилией.
Я примерила ее и пришла в восторг — Ева Чургулия, в этом что-то есть. Как долго мое редкое имя искало себе подходящую пару. Тривиальная фамилия Королева осталась в тривиальном прошлом. Теперь нужно было соответствовать непростому имени моего подающего надежды супруга.
На длиннющих ресницах у него лежали фактурные снежинки. И не таяли.
Так бывает только с замерзшими заживо, подумала я.
Пауза затянулась. Надо было срочно соглашаться выходить за него замуж. Без моей взаимности Чургулия вот-вот превратился бы в снежного человека. А я в бабу, ему подстать.
И вот полгода спустя, в чудную белую ночь, мы, как всегда, собрались в просторной мастерской, доставшейся Чургулии от деда.
— За тебя, Маврикий! — произнесла я с чувством.
Имя Гавриила всегда ассоциировалось у меня со строчкой из Чуковского «Нам горилла говорила». Имя Гаврик было каким-то нарицательным. Гаврюшей звали теленка из Простоквашино. Гавриил был архангелом, и никак не меньше. Поэтому с моей легкой руки из Гавра, он стал Мавром. Это имя ему очень шло. Он действительно был мавром и шутки с ним были плохи. Он воспринимал себя слишком всерьез. Я было попыталась привить ему умение смеяться над собой, но он в ответ постарался восполнить во мне недостаток комплексов.
В этот вечер Маврик был настоящим героем. А моя голова кружилась оттого, что теперь я была к этому по-родственному причастна. Жена как никак. А если бы отказалась…
Мы подняли бокалы с шампанским. И друзья присоединились к моим скупым от восторга словам.
— За тебя, старик! — Гришка Локтионов хотел еще что-то сказать, но потом тряхнул головой и опрокинул бокал с шампанским, как будто это была водка. Тост без купюр он произнес про себя.
Мы праздновали прорыв в мировом искусстве. Дипломная работа Чургулии, та самая, с которой прозрачным взглядом бойца китайского женского батальона смотрела я, называлась «Настасья Филипповна». Чургулия оказался мастером мистификаций. Он взялся за серию портретов героев русской классики и выдавал их в совершенно современном виде. Мастерство позволяло добиться поразительных результатов. Но самое интересное заключалось в том, что вопреки всем правилам защищенный диплом купил сам сэр Эрик Хойзингтон, известный американский коллекционер, заглянувший во время защиты в Муху.
У американца было невероятное чутье на картины. Он всегда оказывался в нужном месте в нужное время. Так, вероятно, ему и удалось собрать уникальную коллекцию живописи и заодно открыть миру десяток-другой значительных имен. Я просто не поверила, когда мне сказали, что Хойзингтон заинтересовался нашей работой. Я действительно считала ее «нашей», потому что весь мучительный творческий процесс проходил у меня на глазах и подпитывался моей энергией.
Сначала я весело рассмеялась. Думала, так шутят завистники Чургулии. А когда оказалось, что это правда, я взглянула на Чургулию другими глазами. И осознание его гениальности стало явно мешать мне оценивать его хоть сколько-нибудь объективно. Да и тысяча долларов, появившаяся в нашем скудном хозяйстве, окрасила мир в розовые тона.
Вообще-то я не пью. Я предпочитаю закусывать. Но закусывать вредно. «Это полнит», как манерно говорит необъятный Гриша Локтионов. А потому в тот вечер пришлось пить не закусывая.
В тот вечер лайнер моей судьбы заходил на крутой вираж. Как водится, я об этом не знала. И не подготовила ни кислородной маски, чтобы от волнения дышать глубже, ни индивидуального пакета, чтобы от жизни тошнило цивилизованно. К неожиданным поворотам я была явно не готова.
МРАМОР И МАВР
Все сидели за длинным столом в мастерской. И даже Карпинский с Эдельбергом. Из всех однокурсников Маврика этих я видела реже всего. Но они тоже защитились и праздновали свободу. Карпинский очень дорожил своим временем, мечтал купить машину, а потому день и ночь халтурил — акварельки на продажу, золотые закаты маслом, срисованные с фотографий в туристском проспекте. Вдохновения он не ждал. Он пахал. Говорили, что машина Карпинского уже не за горами. Добрые друзья регулярно советовали ему не медлить, а купить «Запорожец» и фирменные ботинки, чтобы бежать сзади и толкать машину, на которую скопленных денег уже хватало.
