Она хихикнула, не спуская глаз с Джулиана.
— А что мы такого делаем? — спросил Джулиан. — Что именно у нас должно “поостыть”?
Они с Завом зафыркали. До чего же быстро нахлынули старинные чувства, унизительный внутренний лепет. Я скрестила руки, поглядела на Сашу:
— Ей не по себе.
— Все с Сашей хорошо, — ответил Джулиан. Он заткнул прядь волос ей за ухо — она слабо, с усилием улыбнулась. — А кроме того, — продолжал он, — тебе ли нам рассказывать, как себя вести?
У меня сжалось сердце.
— Ты ж, по-моему, кого-то убила, — сказал Джулиан. Зав втянул воздух сквозь зубы, издал нервный смешок. Я ответила — как сквозь удушье:
— Ну конечно же, нет.
— Но ты знала, что они хотели сделать, — сказал Джулиан. Смеясь от восторга, что я попалась. — Расселл Хадрик, вся вот эта херня, ты же была там с ними.
— Хадрик? — спросил Зав. — Ты гонишь?
Я чувствовала, как на голос давит паника, постаралась взять себя в руки.
— Я редко там появлялась.
Джулиан пожал плечами:
— Что-то не похоже.
— Да ты сам-то в это не веришь.
Но у них были непроницаемые лица.
— Саша говорит, ты ей сама сказала, — продолжал Джулиан. — Что ты, типа, тоже могла кого-нибудь убить.
Я резко втянула воздух. Какое жалкое предательство: Саша пересказала Джулиану все, что я ей го ворила. — Так что показывай. — Зав повернулся к Саше.
Я снова стала невидимой. — Покажи нам свои знаменитые сиськи.
— Ты не обязана этого делать, — сказала я ей.
Саша стрельнула глазами в мою сторону.
— Да ладно, это фигня. — Ее голос сочился холодным, очевидным презрением.
Она оттянула футболку, задумчиво поглядела внутрь.
— Поняла? — неприятно улыбнулся мне Джулиан. — Слушай Сашу.
Когда мы с Дэном еще тесно общались, я побывала у Джулиана на концерте. Джулиану тогда было, наверное, лет девять. Помнится, он талантливо играл на виолончели, тонкие ручки летали, выполняя заунывную, взрослую работу. Под носом засохли сопли, инструмент он держал идеально ровно. И не верилось, что мальчик, который мог выманить наружу эти прекрасные, мечущиеся звуки, вырос в почти взрослого мужчину, смотревшего на Сашу с холодным блеском в глазах.
Она стянула футболку, раскрасневшись, хотя вид у нее был, скорее, сонный. Нетерпеливо, профессионально выпутала зацепившийся за бюстгальтер воротник. Выставила бледные груди, на коже следы от лифчика. Зав одобряюще вскрикнул. Под взглядом Джулиана нажал на розовый сосок.
Мне уже давно здесь было нечего делать.
1969
11
Я попалась. Конечно, я попалась.
Лежа на полу кухни, миссис Даттон выкрикивала мое имя словно правильный ответ. И я замешкалась всего-то на секунду — автоматическая, коровья реакция на собственное имя, чувство, что раз миссис Даттон упала, то ей нужно помочь, — но за это время Сюзанна с Донной уже успели далеко убежать, и когда до меня это дошло и я очнулась, они уже почти скрылись из виду. Сюзанна обернулась один раз и видела, как миссис Даттон трясущейся рукой вцепилась в мою руку.
Огорченные, недоуменные восклицания матери: я ни на что не годна. Меня лечить надо. Она куталась в свое потрясение, как в стройнящее ее новое пальто, гневалась напоказ, перед невидимым жюри. Хотела знать, с кем я залезла в дом к Даттонам.
— Джуди видела еще двух девочек, — говорила она. — Или троих. Кто они?
— Никто.
Я упрямо молчала, вела себя точь-в-точь как ухажер, преисполненный самых честных намерений. Когда Донна с Сюзанной убегали, я изо всех сил постаралась просигналить Сюзанне: я все возьму на себя. Пусть не волнуется. Я понимала, почему они меня бросили.
— Я была одна, — сказала я.
От злости у нее начал заплетаться язык:
— Я в своем доме вранья не потерплю!
Видно было, что эта затруднительная, новая для нее ситуация потрясла ее до глубины души. Раньше у нее никогда не было проблем с дочерью, та всегда беспрекословно делала, что ей велят, аккуратная, самодостаточная девочка, прямо как те рыбки, которые еще сами свои аквариумы чистят. И с чего бы ей ждать чего-то иного, с чего бы вообще думать, что такое может случиться?
— Ты мне все лето говорила, что ходишь к Конни, — сказала мать. Она почти кричала. — Столько раз говорила! Прямо мне в лицо. И что же? Я позвонила Артуру. Он говорит, ты там месяцами не появлялась. Почти два месяца!
В матери появилось что-то звериное, лицо от злобы непривычно перекосилось. Задыхающийся поток слез.
— Ты лгунья. Ты мне врала. И теперь тоже врешь. Она сжимала кулаки. То вскидывала руки, то с размаху опускала.
— Я встречалась с друзьями, — огрызнулась я. — У меня и другие друзья есть, не только Конни.
— Другие друзья. Конечно. Небось с каким-нибудь дружком трахалась или уж не знаю что. Мерзкая маленькая лгунья. — Она почти не глядела на меня, говорила судорожно, лихорадочно, как извращенец, который бормочет себе под нос непристойности. — Может, мне тебя сдать в заведение для несовершеннолетних преступников? Ты этого хочешь? Ясно ведь, что я тебя больше не могу держать в узде. Пусть они тебя забирают. Может, исправят.
Я вырвалась и сбежала, но даже в коридоре, даже закрывшись у себя в комнате, я по-прежнему слышала горькие причитания матери.
Мать вызвала подкрепление — Фрэнка, и я, лежа на кровати, смотрела, как он снимает с петель дверь в мою комнату. Работал он тихо и аккуратно, хоть не очень быстро, и дверь снял так, будто она была сделана не из дешевой пустотелой деревяшки, а из стекла. Осторожно прислонил ее к стене. Потоптался в пустом проеме. Потряс болты в руке, как игральные кости.
— Ты уж извини, — сказал он, точно был просто наемным рабочим, слесарем, которого вызвала мать.
Я изо всех сил старалась не замечать искреннюю доброту у него в глазах, от которой весь запал моей ненависти к Фрэнку сразу иссяк. Я впервые представила его в Мексике, с легким загаром, от которого волоски у него на руках станут пепельными. Как он потягивает лимонную газировку, делая обход на своем золотом руднике, — мне представлялась пещера, выложенная внутри каменными золотыми наростами, будто брусчаткой.
Я все ждала, что Фрэнк расскажет матери про украденные деньги. Подбавит к списку еще проблем. Но он ничего не рассказал. Может, понял, что она уже и так серьезно завелась. Фрэнк нес молчаливый караул, сидя за столом, пока мать названивала отцу, а я подслушивала их разговоры из коридора. Ее пронзительные жалобы, вопросы, дожатые до панического регистра. Что это за человек, который может вломиться в дом к соседям? К людям, которых она всю жизнь знает?
