– Да вот такое дело… – Валька нахмурился. – Понимаешь ли, скажи. Как давно ты в последний раз дрался с обычным человеком, не используя силу? Не на тренировке, а вот так вот, по-настоящему.
– Да фиг его знает, – вопрос друга поставил меня в тупик. – Кажись… да вообще никогда. Если только в дошкольном возрасте кому нос рассадил.
– В том то и дело. Просто как я и подозревал, – Валя внимательно посмотрел на меня, – ты привык к тому, что обычные люди гораздо слабее тебя. Вдарил с кулака и перед тобой кусок, хорошо если ещё живого, мяса. Сейчас же, тебе твои же собственные удары кажутся неимоверно слабыми, а потому реакция на них у противника – вполне нормальная? Так?
– Ну, ты блин из меня монстра то не делай, – покривился я. – Скажи просто, что тебе не нравится!
– Во-первых, тот твой финт с ударом плечом в грудак. Он, знаешь ли, был очень силён, но у этого хрена даже дыхание не сбилось. Вскочил, словно после массажа, – мой приятель в задумчивости потёр подбородок. – Во-вторых… понимаешь ли. Даже если ты думаешь, что, «слабо» залепил ему только что ногой в челюсть, так вот я тебя разочарую. Нормальные люди после таких вот воздушных кульбитов, которые он выдал, уже не встают. Это для одарённого под каким-нибудь из типов «рубашки» вполне нормально пролететь винтом метра два в воздухе, долбануться головой о мраморный пол и там ещё покувыркаться, а потом почти сразу встать на ноги. А вообще – после встречи с ногой такой машиной для убийств как ты, дай Бог человеку одной только сломанной челюстью отделаться.
– Вот сейчас было обидно… – я усмехнулся. – Хочешь сказать, что он слишком уж крепкий для неодарённого.
– Именно. Да ещё плюс к этому, показательное игнорирование болевых ощущений…
– Думаешь, жульничает?
– Да-нет… Всплесков сансары я не наблюдал, – покачал головой Валентин. – Может у него татуировки какие есть…
– А разве для работы маджи-татуажа не нужны открытые чакры с которыми он связан?
– А хрен его знает, – передёрнул плечами парень, поймав взглядом вышедшую вперёд девушку-судью. – Может быть есть такие, которые не требуют. Или как вариант – парень модификант, с укреплённым телом и притушенными болевыми центрами. Но, думаю, что к этому нам прикопаться не удастся. Апокрифиальные бретёры не могли бы оставаться в этом бизнесе и успешно работать, не будь их «маленькие» секреты допустимы с точки зрения «кодекса» и прикрыты на юридическом уровне. С судьёй я сейчас конечно поговорю, но ты в любом случае, давай, побыстрее с ним заканчивай. И будь осторожнее.
На разговор моего секунданта с японкой ушло минут пять и, судя по лицу приятеля, даже если его подозрения были обоснованными, девушку с непроизносимым в приличном обществе именем его доводы не впечатлили. А вот Яна, переводившая слова Вальки и Инна, молча слушавшая диалог, были иного мнения и теперь сверлили безучастно-спокойное лицо принявшего стойку бретёра возмущёнными взглядами.
После отмашки и очередного «Хаджиме» он атаковал меня первым. Рапирный комплекс он теперь держал левой рукой, и как мне показалось, владел он ей куда как лучше, чем правой. Вообще, я слышал, что в фехтовании, противник находящийся в зеркальной позиции для человека со шпагой крайне неудобен, впрочем, правды ради стоит сказать, что это верно для многих искусств, специализирующихся как на оружейном, так и на рукопашном бое, где обученный левша, получал определённое преимущество над правшой, привыкшим к себе подобным.
Мне же от этого было ни тепло, ни холодно. Я просто, как и он, сменил ведущую руку, перекинув в неё погнутый обрубок шпаги, да к тому же взял его обратным хватом, так что витой эфес защищающий кисть превратился в неплохой кастет. Впрочем, помогало это не сильно, потому как мой визави стал действовать быстро, но очень осторожно, не подпуская меня на расстояние рукопашной атаки, постоянно заранее прерывая мои попытки сблизиться взмахом острия своего оружия.
Так что, мне приходилось постоянно отступать, где, уклоняясь от быстрых уколов, где, принимая их на обрубок клинка, а то и вовсе резко разрывая дистанцию. При всём при этом, в чём-то приятно было осознавать, что, не смотря на пассивное ведение боя, симпатии зрителей всё равно по большей части были на моей стороне. Пусть даже я успел получить ещё один, реально опасный укол чуть выше правого бедра и почти лишился оружия, искромсанного клинком противника. Конечно, скорее всего, были и те, кто поддерживал моего противника, но так как публика на день рождения юного Лепескова-Каменского собралась аристократическая и благородная, свиста и улюлюканий, а также осуждающих выкриков практически никто себе не позволял.
В тот момент, бретёр прижал меня к самому бортику фонтана и я, просто не успевал увернуться или отвести летящее в меня остриё рапирного комплекса. Так что оставалось только сделать так, чтобы ранение оказалось, как можно менее опасным, и именно этот момент стал переломным.
Видимо вид пролитой крови и первой, по настоящему результативной, атаки заставил противника потерять некоторую долю самообладания, либо тот мой удар, всё-таки не прошёл для моего визави так уж бесследно как считал Валька, а потому он просто забыл, что перед ним не одна из его обычных целей.
В любом случае он сделал ошибку, решив сразу же после успешной атаки, форсировать ситуацию, сделав следующий выпад финальной точкой в нашем противостоянии. Быстрый финт остриём клинка перед моими глазами и кончик лезвия устремился в правую часть моей груди, потом вдруг рыскнул ниже. Однако из-за всех этих обманных движений он оказался не таким быстрым как следовало, и я ушёл от него вращением, заодно с силой сбив клинок бретёра в противоположенную сторону, а затем, резко швырнув в парня ту изрубленную железяку, которая ещё недавно была замечательной антикварной шпагой.
Мой импровизированный снаряд противник отразил обратным движением оружия. Движение это было резким, а потому он на долю секунды открылся, и этого мне хватило, чтобы сблизиться с бретёром. Я уже услышал первые буквы визгливого крика его секунданта «Про…», когда мои ладони как ножницы опустились на левое запястье бретёра и через долю секунды, правая кисть сомкнулась на свободной рукояти рапирного комплекса.
Остаток вопля «…тестую», совпал с двумя быстрыми взмахами клинка, крест-накрест располосовавшими грудь человека, и почти мгновенно за этим последовавшим сильнейшим ударом стопой в низ живота, опрокинувшим бретёра на землю. Ожидая в любую секунду, что судья опять остановит бой, я рывком оказался возле него и приставил подрагивающий острие к тыльной стороне шеи парня. По коже тут же прокатилась тонкая алая струйка крови.
– Я… я сдаюсь, – прохрипел он и, словно бы дожидаясь этих слов красноволосая японочка, вот же коза, громогласно объявила о моей победе, жутчайшим образом исковеркав титул и имя с фамилией.
Вот с каких пор я стал «Даймё Ефимобу Кудзима»? И ведь не поймёшь, то ли это комплимент в качестве признания моих ратных подвигов, то ли она таким образом мне мстила и моё имя на их птичьем языке тоже означала что-то не шибко цензурное.
