Естественно, что ни о каком продолжении участия в Большой Игре, не могло быть и речи, потому как ситуация накалялась всё сильнее и сильнее, а Президент Джеди, казалось бы, вовсе не собирался вмешиваться в это дело, ограничившись довольно нейтральным заявлением.
Собственно, тогда и поступил внезапный протест от европейских государств, охладив горячие головы в Йеллоустоне и Аркаиме. А затем и вовсе была в срочном порядке перенесена дата судебных слушаний по русско-турецкому делу, да ещё и процедура была сокращена до минимума.
Когда же одной из безлунных зимних ночей, на закрытую взлётно-площадку под полным камуфляжем бесшумно опустился, клацнув о бетон лапами и крыльями «Сирин», вот тут уже мы с Инной серьёзно обеспокоились. Но… к счастью, не смотря на дикие крики, беснующейся на улицах толпы демонстрантов, и практически военное положение, на которое перешло дип-представительство, в назначенный день состоялось судебное заседание.
Оно скорее напоминало фарс, потому как все участвующие стороны, были заинтересованы только в одном – поскорее закончить это дело. Американцы – желали, как можно быстрее избавиться от ставших вдруг неудобными и нежеланными высоких гостей. Мы – оказаться подальше от этого разворошённого муравейника.
И только турецкая сторона, похоже, ещё не поняла, что спектакль уже сыгран и их потуги очень мешают основным актёрам как можно скорее свалить со сцены. Когда же они, как мы и подозревали, попытались перевести стрелки со своих обвиняемых на меня, выступавшего на суде в качестве свидетеля, произошло нечто донельзя странное.
Очень громко возмутился Британский представитель, кто-то из высокоставленных дипломатов королевства, пришедший на слушания в качестве простого посетителя. Англичанин, в совершенно несвойственные представителям этого государства манере, потребовал от ошарашенных турок не превращать заседание в балаган, разбрасываясь необоснованными обвинениями. Памятуя о давнишних отношениях этих стран, подобная реплика, скорее походила на приказ хозяина зарвавшимся слугам.
А затем слово у судьи попросил высокий, худощавый немец с поистине ледяным взглядом белобрысой бестии. Получив разрешение, уведомил присутствующих в зале подданных Великого Султана о том, что если ещё раз здесь будет произнесено хотя бы одно слово порочащее имя и честь Герцога Земель Германской Нации Космоса Гогенцоллерна, то это неминуемо скажется в худшую сторону в отношениях их государства и Османской Империи.
Надо сказать, что в этот момент, никто ничего не понял. При чём здесь какой-то там Гогенцоллерн, имя которого даже ни разу не звучало на этом заседании. И только, наверное, я, благодаря открытому «Третьему глазу» заметил, как болезненно поморщился посол Российской Империи, думая, что в этот момент его никто не видит.
Немец же, пройдя строевым шагом к трибуне, предназначенной для выступления свидетелей… этакому загончику, в котором я в этот момент сидел, галантно поклонился и положил передо мной гербовый документ и письмо в запечатанном конверте. После чего сказал на ломанном русском языке.
– Ваше Светлость, ваша бабушка просила лично передать вам «это», – он выдержал паузу, – а так же, принести извинения…
– Уважаемый, а вы уверены, что не ошиблись? – нахмурился я.
– Никак нет Ваша Светлость, Герцог Российской Империи, Кузьма Васильевич Ефимов. Он же, наследный Герцог Земель Германской Нации Космос Гогенцоллерн, – вновь поклонился дипломат. – Это письмо и сопроводительная бумага именно для вас.
– Так… – протянул я, не зная даже, что на это сказать, а затем тихо в сердцах прошептал. – Чёртов старый хрыч! Удавлю нах…
У любого человека в этом мире есть две бабушки. Я же по большому счёту знал о существовании только одной, маминой матери, которая была до сих пор жива и здорова, обитая где-то на Воробьёвых Горах в Москве. А вот вторая, давшая жизнь моему отцу… мне всегда говорили, что она умерла ещё задолго до моего рождения.
Вряд ли, старушка-профессорша, всю свою жизнь посвятившая педологической работе в Университете Имени Ломоносова, могла бы выкинуть нечто подобное. А вот…
Стиснув покрепче зубы, я взял в руки письмо.
* * *
– Думаешь мой отец знал? – спросила Инна, оторвав взгляд от гербового документа и и отложив в сторону переданное мне письмо, а затем посмотрела на меня.
– Уверен, – буркнул я, полулёжа в мягком кресле, подперев кулаком голову и глядя на несущийся параллельным курсом, отечественный истребитель ВКС Российской Империи.
Пара этих стремительных и опасных машин, пристроилась по бокам от «Борта номер два», сразу же, как мы покинули воздушное пространство Северо-Американской Либерократии, сменив на этом посту двойку «Тандерхаммеров», по красивой дуге ушедших обратно на базу.
Суд, а точнее судилище над заранее приговорёнными горе-насильниками, в которое превратилось заседание, закончилось ещё днём и далее находиться в этой стране никому из нас не хотелось. Пострадавшая Сашенька должна была получить огромную компенсацию от семей обвинённых, мне, от лица властей Османской Империи были принесены предварительные извинения, которые в дальнейшем по словам турок, будут подтверждены самим Султаном.
Ленка Касимова, вообще непонятно зачем моталась вместе с нами, потому как ей даже выступить не дали и естественно ни одна османская сволочь не покусилась на Аську. О девочке словно бы забыли.
– И что теперь? – просила меня Инна, остро чувствующая моё раздражение.
– Не знаю… – ответил я. – Хотя – нет! Знаю! Звони Нине…
– Зачем?
– Мы летим знакомиться с моей дражайшей родственницей… – зло буркнул я, саданув кулаком по подлокотнику. – И она – обязательно должна быть с нами!
– Окей… – протянула девушка, вскинув бровь и улыбнувшись, доставая из сумочки ПМК.
Примерно через три часа, над Ламаншем, истребители ВКС, махнув крылом на прощание, дали форсаж, а на их место пристроились угловатые германские машины.
