Линкольн была права. Я всего лишь умею читать лица, но не людей.
Так, глядя на Константина, я бы прежде подумала, что мы вряд ли найдем общий язык. Доктор сначала казался мне слишком отстраненным и холодным, слишком странным… Впрочем, я и сейчас считаю его странным.
Первое время Константин помогал мне, явно чувствуя себя обязанным после инцидента с профайлером, но постепенно, как-то совершенно незаметно, между нами установились почти дружеские отношения. Впрочем, кажется, Константин все же так и не расстался с мыслью, что чем-то мне обязан, потому что он потратил уйму времени, чтобы помочь мне, – и ему удалось сотворить настоящее чудо.
Он освободил меня от страха огня.
После слов малодушной я провела много времени, пытаясь изучить свой страх, найти причину его появления, но все, к чему я пришла, – вывод, что он возник сравнительно недавно. Его точно не было, когда я училась в Школе. Еще в самом начале обучения, когда я была совсем маленькой, нам рассказывали про огонь и даже показывали небольшую горелку, а потом, гораздо позже, когда мы изучали гибель Старого Мира, нам показывали видеозаписи с мест крупных катастроф, среди которых были и пожары. Чтобы проверить себя, я попросила Рица скопировать для меня в Архиве одну из тех записей.
В Школе я не боялась огня. Что же могло измениться?
Запись я не досмотрела даже до середины. Не смогла.
И, как назло, именно тогда, когда я пыталась справиться с приступом паники, в медблок вернулся доктор. Мне пришлось рассказать ему обо всем.
Первое, что он сделал, – попросил пистолет. Взвесил его в руке, внимательно осмотрел… Я вздрогнула, когда он внезапно вскинул руку с пистолетом, целясь в часы. Движение было четким и уверенным – пистолет в руках у Константина оказался явно не впервые. Прицеливаясь, он держал указательный палец согласно технике безопасности, не прикасаясь к спусковому крючку, чтобы избежать случайного выстрела. Под моим удивленным взглядом доктор ловко разрядил пистолет и, заглянув в пустой магазин, вставил его обратно, а затем сообщил, что мне выделили очень старую, паршивую модель со слабым пламегасителем и что моя проблема решается с помощью глушителя. Усмехнувшись моему явному недоумению, доктор рассказал, что, до того как сменить своего дядю на посту Главного доктора, он успел пройти подготовку в Корпусе. Вместе с близнецами он был в самом первом, пробном отряде, с которого Корпус начинал свое существование.
Еще одна грань, о существовании которой я не подозревала. Я даже не могла предположить, что доктор когда-то был курсантом. Пистолет в его руках смотрелся как-то странно, как нечто инородное, нечто слишком грубое, совсем ему не подходящее, другое дело – скальпель… Пусть даже во имя благой цели, но Корпус учит нас разрушать и уничтожать. Видимо, Константин времен Корпуса был совсем другим человеком, потому что сейчас он наоборот одержим идеей восстановления порядка во всем, что его окружает, – в пространстве, в вещах и даже в людях.
Я хотела уйти от разговора о своем страхе огня, пыталась отшутиться, сказав Константину, что он уже решил мою проблему, посоветовав глушитель, но доктор оказался настойчивым.
«Вспомни пожар, что случился в зале Ускорения во время Бунта малодушных. Может, именно тогда появился твой страх?»
А ведь я даже не подумала об этом. Во время Бунта я еще жила на уровне Школы, до нас тогда даже дым не добрался. Все, что я помню о том пожаре, – как девочка, которая училась со мной, прорыдала весь день, оплакивая погибшего в огне младшего брата.
Для меня пожар в зале Ускорения не имел никакого значения, но для Константина… В тот день могла погибнуть Линкольн – ее вытащили из уже загоревшейся капсулы. Пожар, что оставил ей страшные ожоги, оборвал процесс Ускорения, лишив возможности излечения в медицинском модуле. Ей сразу же дали стаб, чтобы заблокировать воспоминания о том, как она едва не сгорела заживо… Доктор не говорил об этом напрямую, но я догадалась, что обгоревшую Линкольн принесли в медблок его дяди.
Услышав, что пожар в зале Ускорения никак не связан с моим страхом, Константин заметно расслабился: ему было тяжело возвращаться к тем событиям. Доктор продолжил задавать вопросы, но это ни к чему не привело, я так и не смогла вспомнить ни одного события, которое могло бы поспособствовать возникновению панической боязни огня.
Мы оказались в тупике. Доктор выглядел огорченным, но эта эмоция не задержалась на его лице надолго – вскоре я увидела, что у него появилась какая-то идея, которую он почему-то не стал озвучивать.
Несколько дней Константин почти не появлялся в медблоке, проводя все время на уровне Нулевого поколения. Хотя его отсутствие лишило моих друзей возможности навестить меня, я не стала расстраиваться – на уровне оставалась Кендра, под чутким руководством которой я упражнялась в танцах. Сама Кендра училась танцевать с помощью материалов из Архива – забавное совпадение, ведь я точно так же училась драться. Но, просмотрев несколько архивных видеозаписей, я поняла, что танец Кендры гораздо сложнее и интереснее, что многие движения – результат ее собственного творческого поиска. Она даже не Носитель, она Создатель Знания, вот только у Свободного Арголиса нет нужды в этом Знании…
Но однажды наступит мир. Мы вернемся домой, и у Кендры будет много, очень много учеников – почему-то я даже не сомневаюсь, что она сменит халат медика на тренировочную одежду и танцевальные туфли.
После очередного вечера танцев Кендра ушла в жилую комнату свиты, а я вернулась в медблок. Там меня уже поджидал Константин – услышав шаги, он повернулся, всем своим видом выражая нетерпение. «Я знаю, как тебе помочь», – вместо приветствия быстро проговорил он, поднимая вверх зажатую в руке папку. У доктора был слишком утомленный вид, он явно недосыпал в последние дни, но он сиял так, словно случайно нашел лекарство от всех болезней.
Константин всего лишь изучил все рабочие материалы, что принадлежали психотерапевту, «мозгоправу», как предпочитает называть ее доктор. Ее самоубийство стало большим ударом для дяди Константина, они были друзьями еще с молодости, поэтому он перебрался в ее жилые комнаты, чтобы заботиться о тяжелобольной Лотте, которая осталась без матери. Когда дяди не стало, Константин занял его место, в том числе и рядом с Лоттой. Разбирая вещи, принадлежавшие ее матери, Константин нашел личные записи и файлы, начиная со времен практики в медицинском центре Арголиса.
Как один из первых Ускоренных, Константин еще успел застать ее живой. Он сам побывал в роли ее пациента и видел, как она лечила других.
«А потом ее не стало, и за помощью пришлось обратиться к стабу», – подумала я, услышав об этом.
По словам Константина, психотерапевт была способна на настоящие чудеса, мастерски владея гипнозом. Мне было известно, на что способен гипноз: однажды в Архиве я случайно наткнулась на отрывок какой-то старой записи с сеанса глубокого гипноза и это выглядело действительно впечатляюще. Мужчина среднего возраста, одетый в строгий костюм, захлебывался в рыданиях, говоря сквозь слезы, что ему четыре года, что он заблудился в магазине, что не может найти мамочку… Стоило ему услышать, как голос за кадром отсчитывает с трех до одного, как он успокоился, открыл глаза, а затем с искренним недоумением поинтересовался, почему у него все лицо мокрое.
