И тут, с большим запозданием, я наконец-то в полной мере осознаю то, что в голове у Берта сейчас тринадцать лет жизни Гектора. Тринадцать лет, которые он провел рядом с Виктором.
«Эй, Берт, не расскажешь ли мне про Виктора?». «Конечно же, Арника, а что именно ты хочешь о нем узнать?». «Все. В подробностях. В мельчайших подробностях».
Мысленно посмеиваясь над воображаемым диалогом, я поворачиваюсь к Берту, в который раз удивляясь, что он теперь гораздо выше меня. Никак не могу привыкнуть к тому, что рядом со мной больше нет мелкого, вертлявого и вечно растрепанного мальчишки с тонким голоском, и это… странно.
– Что? – спрашивает Берт, заметив мой взгляд.
– Ты сутулишься, – невпопад замечаю я. – Не помню, чтобы Гектор сутулился.
Берт застенчиво пожимает плечами.
– Кажется, это уже мое. – Он вздыхает. – Все никак не могу привыкнуть к тому, что… меня теперь так много, что все вокруг вдруг стало гораздо меньше. Сложнее всего поначалу было с руками. – Берт издает сдавленный смешок. – Первый день после Ускорения, Гектор ставит передо мной механическую клавиатуру, а я смотрю на эти руки и с ужасом думаю: как ими вообще можно что-то напечатать? Это же не руки, ручищи! В ногах тоже путался, правда, уже на четвертый день после Ускорения обогнал Гектора на утренней пробежке… – Берт запинается, его улыбка меркнет. Причину странного, будто извиняющегося взгляда я понимаю не сразу.
– Рано нос задираешь, – я шутливо толкаю Берта, – на следующем промежуточном зачете я сделаю и тебя, и Никопол.
– Сильное заявление. – Берт вновь усмехается, но эта усмешка не задерживается на его лице. – Вот только этот спринт, кажется, был последним. – Он вновь ненадолго замолкает, помрачнев лицом. – Ты бы все еще возглавляла рейтинг бегунов нашего набора… – он резко выдыхает, – если бы я вовремя смог понять, что девятилетнему нет места на поле боя.
– Не надо, – тихо говорю я; слыша это, Берт вымученно улыбается, и эта улыбка причиняет мне почти осязаемую боль. Пожалуйста, Берт. Не надо.
Но он продолжает говорить.
– Умом я понимал, что моей вины в том, что произошло с тобой, не было… но от этого понимания легче мне не становилось. Ты ведь снилась мне, постоянно – засыпая, я раз за разом возвращался в Большой зал. – Прерывистый вздох. – В этих снах ты даже не падала, нет, ты просто звала на помощь, и я видел… видел, что ты вот-вот сорвешься, но не мог сдвинуться с места, потому что понимал, что мне тебя не вытащить… и это чувство бессилия… Я просыпался – но ничего не менялось, оно все так же продолжало разъедать меня изнутри.
Берт замолкает, и какое-то время мы идем в тишине. Я не решаюсь что-либо сказать, потому что чувствую: он еще не договорил, есть что-то еще, что-то очень важное, что Берт никак не решается озвучить, но чувствует, что обязан произнести это вслух.
– Ускорение, – едва слышно говорит он, останавливаясь у двери в нашу казарму. – Я уцепился за эту идею, потому что видел в ней единственный способ избавиться от бессилия, которое уничтожало меня в кошмарах и наяву.
Открыв дверь, Берт пропускает меня внутрь. В общей комнате никого нет: сейчас в нашем расписании стоит «тренировка по выбору», и так как допуск в зал стрельбы мы получили лишь недавно, то, скорее всего, весь наш отряд сейчас находится именно там. Наполнив стакан водой и стащив пару галет из открытой пачки, что стоит на полке, я сажусь за стол. Берт опускается напротив меня.
– Ты ведь упала не потому, что не смогла удержаться. – Эти тихие слова, произнесенные Бертом с заметным усилием, заставляют меня замереть на месте. – Я осознал это лишь после недели кошмаров. Ты спасла меня; ты отпустила подоконник, позволив себе упасть, потому что девятилетний мальчик отказывался мириться с мыслью, что он не способен тебе помочь, и…
Не может быть.
– И после этого ты решил принять участие в опасном эксперименте, – дрожащим голосом договариваю я за него. – Даже зная о том, что… – Голос предает меня, обрываясь.
Негодование, обида, злость – ко мне вдруг разом приходят чувства, которые прежде посещали лишь изредка и никогда – вместе, такой кипучей смесью, что она в одно мгновение заполняет грудную клетку, стесняя дыхание.
– Я больше не хотел нуждаться в защите, – заканчивает Берт.
Внутри меня поднимается настоящий ураган. Он бушует, не позволяя себя сдерживать, и я даю ему выход, со всей силы ударяя кулаком по столу; от громкого звука Берт вздрагивает всем телом. Боль отрезвляет меня, заставляя сознание проясниться.
– Да ни черта ведь не изменилось. – На удивление, мой голос звучит совершенно спокойно. – В девять лет ты говорил то же самое. О, ты хочешь спросить, почему я злюсь? – спрашиваю я, заметив недоумевающий взгляд Берта. – Почему я не злилась тогда, вместе с Альмой, а сейчас злюсь? Да потому что, оказывается, ты знал, что я рисковала собой только ради того, чтобы ты оставался в безопасности! Ты знал это! – С каждым моим словом Берт все сильнее вжимается в стул. – И как же ты решил поступить с безопасностью, которая досталась тебе такой ценой? Ты отправился на экспериментальное Ускорение, даже не задумываясь о возможных побочных эффектах!
– Арника, побочные эффекты… – нерешительно начинает Берт, но я сразу перебиваю его:
– Ты же видел Рица и Пата!
– Вот именно, Берт, – раздается голос Пата. – Ты же видел Рица и Пата.
Распалившись, я даже не услышала, как открылась дверь, ведущая в мужскую часть казармы. Оборачиваясь, я вижу Пата, который стоит в дверном проеме, скрестив руки на груди.
– А… ты что тут делаешь? – с растерянностью спрашивает Берт.
– Переодеться зашел. – Пат внимательно смотрит на него. – А тут такие разговоры интересные…
– Пат, может быть, мы… – начинает Берт, но Пат тут же обрывает его жестом.
– Даже не думай, – с предостережением говорит он. – Ты обещал.
Ничего не понимая, я могу лишь наблюдать за борьбой взглядов. Что здесь происходит?
– Я ручаюсь за нее, Пат, – тихо произносит Берт, умоляюще глядя на второго курсанта, но тот лишь качает головой, усмехаясь.
– Ты не можешь за нее ручаться. – Никогда раньше не слышала, чтобы голос Пата звучал так резко. – Все, что ты о ней знаешь, все, что ты увидел в ней, – ты видел глазами девятилетнего.
Я не выдерживаю.
– Вас не смущает то, что я сижу рядом с вами? – спрашиваю я с раздражением, и цепкий взгляд Пата тут же переходит на меня.
– А что, ты можешь выйти?
– Пат! – возмущенно одергивает его Берт. – Зачем так грубо?
Пат быстрыми шагами пересекает общую комнату, чтобы убедиться, что в женской части казармы никого нет; затем он заглядывает в санузел.
– При всей моей симпатии к Арнике, – проверив, что входная дверь закрыта на замок, Пат поворачивается к нам, – я настаиваю на том, чтобы ты…
