– Сердитесь на меня? – тихо спрашиваю я, когда капрал замолкает.
– Сержусь? – удивленно переспрашивает Солара, поднимая взгляд. – Нет, конечно же нет… – Капрал вновь вздыхает и, доверительно заглядывая в глаза, кладет руку на мое плечо. – Тебя не за что судить, Арника. Ты все сделала правильно, – говорит девушка, выделяя каждое слово.
– Я имела в виду… из-за Финна, – зачем-то поясняю я.
Солара замирает, но затем на ее лицо возвращается слабая улыбка.
– Наверное… наверное, я даже горжусь им, – едва слышно говорит она. – Финн ни о чем не жалеет – значит, и мне не стоит.
Кто-то из капралов зовет Солару, и она уже разворачивается, как вдруг, вспомнив что-то, вновь обращается ко мне:
– Передай Юну, – она понижает голос, – что ему повезло, потому что Линкольн уже знала о планах Финна, вот и не стала засыпать его вопросами. Попытка была хорошей, но… как ни старайся, профайлера не обмануть. – Девушка усмехается. – А, и еще скажи, что даже Валентина не смогла бы сделать столь выверенный выстрел всего лишь через полчаса после выхода из транк-сна.
Услышав мои слова, Юн лишь неопределенно хмыкает, после чего предлагает вновь навестить вместе с ним Джимин. Играя с ними в шахматы, я думаю о том, что Юн, наверное, однажды все же сможет обвести седовласого вокруг пальца, потому что он контролирует свои эмоции как никто другой.
Но только не рядом со своей сестрой.
Сыграв с ними всего лишь одну партию, я оставляю Юна с сестрой, покидая зал посещений, – мне начинает казаться, что в нем стало слишком много седовласых, которые невольно прислушиваются ко мне, отчего легкая щекотка в висках обращается головной болью, которая становится все сильнее.
Я уже направляюсь к лифту, когда кто-то догоняет меня и, схватив за руку, затаскивает в какое-то помещение.
Когда свет вспыхивает, я понимаю, что это одна из допросных комнат Справедливости.
– Она на ремонте, камеры сняты, замок на двери отключен, – выпаливает Берт на одном дыхании. – Никто не знает, что мы здесь. – Он придвигает к двери один из стульев. – Надо поговорить, – он все так же не смотрит на меня, – нам надо поговорить, потому что… потому что я так больше не могу.
– О, так мы снова разговариваем? – с неожиданной для себя язвительностью интересуюсь я, присаживаясь на край стола. – Неужели ты… – Увидев взгляд развернувшегося ко мне Берта, я обрываю фразу.
Отчаяние. На его лице написано столь сильное отчаяние, что мне становится по-настоящему страшно. Что происходит?!
– Я точно пожалею об этом, меня заставят пожалеть… – бормочет Берт, вцепляясь в свои волосы. Его взгляд застывает. Он вздрагивает всем телом, когда я, поднявшись, осторожно касаюсь его руки. – Если я так быстро смог добраться до этих файлов, то и остальные смогут, мама наверняка выйдет на них уже через пару дней…
– О чем ты? – спрашиваю я, заглядывая в его глаза, и какая-то часть меня уже знает, что произошло; та самая часть меня, которая не желала таить секреты от Берта.
Та самая часть меня, которая знала, чем это может закончиться.
– Тебе нужно бежать, – глухо говорит он, не глядя на меня. – Тебя… тебя почти раскрыли.
Что?
Мне кажется, что я вдруг отупела, разучилась понимать человеческую речь; сейчас нет никакого шума, я прекрасно слышу то, что говорит Берт, но сказанное им кажется бессмысленным набором слов.
– Куда… куда бежать? – растерянно переспрашиваю я. – Зачем?
– Не надо. – Наконец-то глядя на меня, Берт с волнением закусывает губу. – Хотя бы сейчас – не надо притворяться. Я… я тебя не выдам, – он болезненно усмехается, – попросту не смогу.
– Но я не…
– Я все знаю, – решительно перебивает меня он. – Я знаю, что ты – агент малодушных, поэтому ты должна бежать к ним, и как можно скорее.
Что?!
– Ты… ты спятил? – вырывается у меня. – Какой из меня агент малодушных?! Я вообще никак с ними не связана!
– Еще как связана, – он хмыкает, – я видел твой личный файл. Оригинальный файл, а не тот, что отредактировал для тебя ученый из зала Ускорения. – После этих слов Берта я застываю.
Неужели он все-таки добрался до спрятанного секрета? Или же он ошибается? Нет, Берт точно ошибается: как я могу работать на малодушных, даже не подозревая об этом?
– Я – не агент малодушных, – твердо говорю я. – Клянусь тебе, Берт, это не так!
– Боюсь, твои клятвы больше ничего не стоят, – шепчет он, качая головой и вновь опуская взгляд.
Зачем Берт так говорит? Как он может так говорить?
– Я никогда не лгала тебе. – Чувствуя, как сдавливает горло, я тоже перехожу на шепот.
– Но лжешь сейчас.
Он не верит мне, и это причиняет такую боль, что меня вдруг охватывает необъяснимая злость, и, схватив Берта за руку, я вытягиваю его из допросной. Берт даже не пытается упираться, когда я тащу его за собой по коридору.
Я докажу ему, что не лгу.
– Садись, – выплевываю я, когда мы добираемся до комнаты посещений, в которой, помимо посетителей, сейчас не меньше полдюжины профайлеров, и Берт послушно опускается на скамью, растерянно озираясь по сторонам.
– Ты знаешь, как профайлеры чувствительны ко лжи, – шиплю я, садясь напротив. – Особенно когда они в таком большом количестве. Так вот, Берт, я не лгу тебе. – Я наклоняюсь к его лицу. – Я – не агент малодушных, никогда им не была и быть не собираюсь. Я предана Корпусу. Точка. Видишь? – Взмахом руки я обвожу комнату. – Никакой реакции!
Но Берт будто не слышит мои слова; он пристально смотрит на меня глазами, в которых блестят слезы. Он все еще не верит мне, он отказывается верить!
– Я пытаюсь тебе помочь, – умоляюще шепчет он. – Даже зная правду о тебе, я все равно пытаюсь помочь, разве ты не видишь? Зачем же ты продолжаешь отрицать, что…
– Потому что ты ошибаешься! – В порыве чувств я с трудом останавливаю себя от удара ладонью по столу. Хоть зал для посещений довольно просторен, а мы сидим в отдалении от остальных, шуметь все же не стоит, иначе здесь могут появиться помощники Справедливости.
– Я точно знаю, что нет. – Его непрошибаемая уверенность в своей правоте ввергает меня в такое отчаяние, что хочется кричать, но я могу лишь прошептать:
– Зачем… зачем ты так поступаешь со мной, Берт?
– Потому что не могу поступить иначе. – Берт внезапно криво усмехается. – Ты… ты хоть можешь себе представить, как это тяжело? Каково мне было, когда я понял, что совсем не знаю тебя? Но что гораздо хуже, гораздо страшнее, – это то, что я сейчас сижу здесь, с тобой, ты продолжаешь мне лгать, а я понимаю, что это не имеет никакого значения! Это уже никак не способно повлиять на то, что я чувствую к тебе. – Он резко выдыхает. – Я знаю, я должен тебе за то, что ты спасла меня…
