Если мы обратимся к другим источникам, то увидим, что в богатых домах во время пиров хозяин и его гости едят разные блюда. Ему подают рагу из языков фламинго, редких рыб, гусиную печень и тому подобное, а клиенты, как пишет Ювенал, грызли заплесневелый хлеб, капусту с плохим маслом, вареные яйца, подпорченные яблоки и прочую негодную снедь. А Марциал вопрошал своего патрона: «Почему я, обедая с тобой, Понтик, обедаю без тебя? Ты ешь Лукринских устриц, я сосу морские ракушки, у тебя шампиньоны, у меня свинушки; ты насыщаешься огромным хорошо зажаренным дроздом, а мне подают сороку, издохшую в клетке».
Вообще, надо сказать, римские гастрономы становились рабами своей изощренной похоти в еде и ели, например, целыми только жаворонков, а если это была более крупная птица, потчевали себя только гузкой, у свиньи деликатесом считалась ее матка и т. д.
В отношении нашего героя мы уже касались этой темы. Он давал скромные обеды, приглашал только знать, приходил к столу позже других и уходил раньше, а в еде был очень непритязателен. То же, кстати, можно сказать и о Горации. Он любил простую деревенскую пищу: блины, овощи с салом, горох, бобы и зелень.
«Праздники и торжества, – пишет Светоний об Августе, – справлял он обычно с большой пышностью, а иногда – только в шутку. Так, на Сатурналиях и в другое время, ежели ему было угодно, он иногда раздавал в подарок и одежды, и золото, и серебро, иногда – монеты разной чеканки, даже царские и чужеземные, а иногда только войлок, губки, мешалки, клещи и тому подобные предметы с надписями двусмысленными и загадочными». Любил он также устраивать во время пиров лотереи и аукционы, на которых картины были повернуты лицом к стене. Упоминает тот же источник и о «его тайном пиршестве, которое в народе называли пиром двенадцати богов». Сам он возлежал за столом в одеянии Аполлона, а его друзья были одеты другими богами и богинями. Неизвестно, о каком периоде жизни нашего героя говорит Светоний, он лишь упоминает, что в Риме тогда «стояли нужда и голод: уже на следующий день слышались восклицания, что боги сожрали весь хлеб».
Глава XI. Борьба за нравственность
Светоний же, и об этом мы говорили, пишет, что Август «был большим любителем молоденьких девушек, которых ему отовсюду добывала сама жена». Есть и другие сведения о его тяге к прекрасному полу. Дион Кассий, к примеру, сообщает, что он «был также влюблен в красивую супругу своего друга Мецената». Поэтому, несмотря на его безупречный образ жизни, простоту и строгость домашнего быта, этот порок вызывал, как мы помним, нарекания у Антония, да и позже, когда Август взялся за исправление нравственности своих сограждан, ему откровенно об этом намекали.
Во всякие времена общественное мнение не слишком осуждало мужчин за увлечения женщинами. Однако опасные связи женщин, особенно замужних, – наоборот. Ну а если в таких связях погрязли дочь и внучка императора, то, понятное дело, современники раскрашивали их похождения такими буйными красками, что порой этим подробностям едва ли можно верить. Веллей Патеркул пишет, что дочь императора «не упустила ничего из того, что сможет совершить или с позором претерпеть женщина, из-за разнузданности и распутства стала измерять величие своего положения возможностью совершать поступки, считая разрешенным все, что угодно». Не будем забывать, что Патеркул боготворил Тиберия, поэтому его возмущало, что кумир ходит с ветвистыми рогами. А уж более поздние источники, к примеру Сенека и Плиний, сообщают о Юлии Старшей такое, что в это с трудом верится. Сенека пишет, что ей во время своих ночных похождений «с целыми толпами любовников… нравилось избирать местом для своих позорных действий тот самый форум и кафедру, с которой ее отец объявлял законы о прелюбодеяниях». И Сенека, и Плиний говорят, что об этих похождениях дочери был хорошо осведомлен ее отец.
Впрочем, о Юлии и тяжкой ее судьбе мы уже рассказывали. Отец не простил ей такого откровенного глумления над его борьбой с безнравственностью, которая процветала как в его время, так и до и после. Причем хочется отметить, что последствия его не слишком успешной борьбы за нравственность не только никак не сказались в эпоху Калигулы и Нерона, а, наоборот, были настолько забыты, что тотальная аморальность этих императоров становится легендарным эталоном порока на долгие времена.
Но перейдем непосредственно к тем мерам, какие предпринял Август для обуздания этого зла. В первую очередь его, как руководителя государства, волновала демографическая проблема, и начатая Цезарем политика дарования всевозможных льгот для многодетных семей была продолжена. Уже в двадцать восьмом году до Р.Х. был принят закон об обязательном вступлении в брак всех мужчин моложе шестидесяти лет и женщин не старше пятидесяти. Родители детей брачного возраста не могли, по этому закону, без особых причин запрещать им жениться или выходить замуж. Холостяки лишались права появляться на зрелищных мероприятиях (а это для жителя столицы было смерти подобно) и возможности получать наследство по завещанию полностью. Это касалось также и бездетных семей. Кроме того, незамужние женщины облагались налогом в размере одного процента стоимости их имущества. Позже, в девятом году после Р.Х., были внесены поправки: холостяки полностью лишались возможности получать наследство, а бездетным доставалась половина завещанного им имущества. Нетрудно догадаться, что фиктивные браки и приемные дети помогали холостякам и бездетным легко обходить этот закон.
В восемнадцатом году до Р.Х. принимается чудовищно жестокий с современной точки зрения закон о прелюбодеяниях. Виновная в адюльтере женщина, если была замужем, попадала на скамью подсудимых, и ей грозила высылка на какой-нибудь малообитаемый остров, при этом она теряла половину своего приданого и треть имущества. Ее любовник также попадал в ссылку и терял половину своего имущества. Более того, если любовником жены оказывался раб либо вольноотпущенник, гладиатор, актер или еще кто с урезанными гражданскими правами, муж мог убить его, не понеся при этом никакого наказания. Также и отец имел право убить свою дочь и ее любовника, если их связь будет доказана. А если муж или отец знали о блуде жены или дочери, но не подали на нее в суд, то сами привлекались к суду как сводники. Эти законы Август применил, как мы знаем, по отношению к своей дочери Юлии, а также внучке, Юлии Младшей, при этом пострадал и Овидий, певец свободной любви. Несмотря на его намеки о том, что он был сослан потому, что посвящен в некую семейную тайну императора, поэт оказался на Черном море также за свои вольные стихи, которые своим духом и смыслом подрывали законы о прелюбодеяниях.
Законы эти, сами понимаете, восторгов у римлян не вызывали. Такого карающего вмешательства в личную жизнь в государстве не было со времен Катона Старшего. Во время обсуждений в сенате Августу не раз задавали неприятные вопросы на тему «а судьи кто?», намекая на его далеко не безупречную личную и семейную жизнь. И он вынужден был отвечать на упреки сенаторов. На некоторых заседаниях возникали целые дискуссии о брачных отношениях, причем многие члены сената были холостяками и говорили об изначально вероломной женской натуре и о том, что редкий муж ходит без рогов. На что Август отвечал, что так или иначе закон надо выполнять и мужья должны воспитывать своих жен так, чтобы они были верны и покорны, как он сам воспитывает свою жену. Тогда язвительные сенаторы просили поделиться опытом (а всем было известно, что он у Ливии под каблуком). Ему приходилось вилять и вдаваться в туманные объяснения о женской скромности, женских нарядах и украшениях. В этих случаях он проявлял определенную толерантность. В одном из писем Тиберию он говорит: «…не слишком возмущайся, если кто-то говорит обо мне дурное: довольно и того, что никто не сможет сделать нам ничего дурного».
