Надо сказать, что эти законы не нравились не только высшему сословию, но также простым гражданам и всадникам, которые не раз требовали отменить суровое брачное законодательство.
Прежде чем мы начнем рассказ о том, как Август с помощью введения новых законов стал бороться с роскошью, прелюбодеяниями, и реформами семейного законодательства пытался решать демографическую проблему, мы обратимся к описанию тех свободных тогда нравов, изменить которые и хотел наш герой. А они хорошо известны благодаря не только историкам, но и таким великим поэтам, как Гораций, Овидий и другим.
Всемогущий император не мог, как ни хотел, внедрить те самые древние устои морали, какие бытовали во времена Катона Старшего, и изменить нравственное состояние общества своего времени, несмотря на активную пропаганду и жесткие законы. Им двигали, несомненно, государственные интересы (прежде всего, как говорилось, послевоенная демографическая ситуация), а также искреннее желание возродить те высоконравственные добродетели, какие способствовали бы оздоровлению морально-психологического климата в обществе.
Давайте подумаем, почему его идеи возрождения старых моральных ценностей не были адекватно восприняты обществом, более того, встречали сильное сопротивление. Прежде всего истоки этого надо искать в самой языческой религии, позволявшей во время праздников, посвященных таким богам, как Венера или Бахус, такие фривольные с христианской точки зрения обряды, что они едва ли могли быть совместимы с сутью тех законов, какие насаждал Август. Это уже не говоря о привнесенных чужеземцами восточных культах. А таких сект становилось все больше и больше. По мере завоеваний новых провинций как на Западе, так и на Востоке в Рим хлынули загадочные и тем привлекательные верования, которые смешивались в сознании с привычными языческими культами и порождали иной раз чудовищные оргиастические таинства с человеческими жертвами. Взять те же знаменитые вакханалии, появившиеся в Риме после войн с Ганнибалом.
У Тита Ливия есть очень пространное повествование об одной из таких сект, численность которой была довольно для того времени внушительной – семь тысяч человек. Историю, кстати сказать, Ливий поведал довольно ужасную и вместе с тем романтическую. Некий молодой человек по имени Эбутий сообщает своей любовнице, вольноотпущеннице Гиспале, о том, что его мать хочет посвятить его в Вакховы таинства, а для этого ему надо воздерживаться от связи с ней десять дней, чем поверг свою возлюбленную в смятение. Гиспала говорит, она знает, что творится на этих сборищах, потому что сопровождала туда госпожу, – там царит не только разнузданный разврат, но и свершаются всяческие насилия и преступления, и что богам приносят там человеческие жертвы. Юноша, придя домой, говорит матери, что отказывается от посвящения в Вакховы таинства. Возникает скандал, и отчим выгоняет Эвбутия из дома. Тот идет к консулу Постумию и рассказывает о том, что ему известно от своей любовницы. Консул вызывает на допрос Гиспалу, и та говорит о том, что поначалу Вакховы таинства были чисто женскими, и жрицами выбирались почтенные матроны, но когда жрицей стала Пакулла Анния из Кампании, она посвятила в эти таинства своих сыновей, и с тех пор в вакханалиях участвуют мужчины. И теперь во время сборищ там занимаются кошмарным развратом, причем насилию подвергаются молодые юноши, и если они уклоняются от обрядовых сексуальных извращений, то их закалывают как жертвенных животных. Она сообщает к тому же, что среди поклонников этого культа есть и знатные персоны. Консул докладывает об этом сенату, начинается расследование, и под судом оказывается много людей, к этому причастных. Во время разбирательства выяснилось, что сектанты занимались не только развратом, но и подделкой документов, подлогами и прочими уголовно наказуемыми преступлениями. Многие были казнены, причем в то время смертный приговор над женщинами выполняли их родственники. Описанные Ливием события послужили поводом к запрету вакханалий в сто восемьдесят шестом году до Р.Х., о чем свидетельствует сохранившаяся бронзовая доска с этим постановлением. Есть сведения, что Цезарь разрешил культ Вакха, что вполне возможно, если учесть его веротерпимость. К тому же в более поздние времена черты вакханалий носят в себе другие, привнесенные с Востока культы – Исиды, Митры и Великой Матери (Magna Mater), иначе Кибелы.
В этой связи, несомненно, следует упомянуть и римских богов. Венера (она же Афродита), мать Энея, считалась прародительницей римского народа, и именно от нее вел свою родословную Цезарь, считавший себя потомком сына Энея, Аскания-Юла. Август, как его родственник и наследник, разумеется, ввел Венеру в Пантеон в качестве одной из главных богинь.
Наиболее древним и подлинно италийским божеством считается Либер, бог плодородия. В его честь устраивались праздники, во время которых по деревням возили на тележке огромный фаллос, а когда его привозили в город, то эта церемония завершалась тем, что самая знатная и почитаемая из матрон возлагала на головку фаллоса венок. Ничего предосудительного в этом римляне не видели, более того, фаллос считался охраняющим талисманом, и его можно было увидеть в этом качестве на шее ребенка, привешенным к колеснице триумфатора, прибитым над городскими воротами и т. д. В образе фаллоса изображался и бог садов Приап, считавшийся в новое время божеством сексуальным (вспомним хотя бы «Приапею» Баркова), однако у древних римлян он служил в качестве пугала в садах и огородах. У Горация в «Сатирах» есть такие о нем строчки:
Некогда был я чурбан, смоковницы пень бесполезный;
Долго думал мужик, скамью ли тесать иль Приапа.
«Сделаю бога!» – сказал. Вот и бог я! С тех пор я пугаю
Птиц и воров. Отгоняю воров я правой рукою
И непристойным колом, покрашенным красною краской.
Приап был не только стражем садов. Страдающие бесплодием или импотенцией надеялись на его содействие в исцелении подобных недугов. Существует сборник непристойных стихов «Приапея», где это божество наказывает своим огромным фаллосом не только садовых воров, но и сексуальных извращенцев, и его функция в этом случае носит садистский характер. Надо сказать, этот культ был очень широко распространен среди простого народа, и на это указывает большое количество археологических находок – это и амулеты, и музыкальные инструменты, украшенные фаллосом, ритуальные предметы, а из «Сатирикона» Петрония мы узнаем, что их выпекали также из теста, и они продавались, как теперь леденцы или мороженое.
Так что борьба за нравственность не могла стать во всем успешной без преодоления тех народных религиозных обычаев, какие тогда бытовали. Впрочем, об их искоренении и речи не шло, Август не ставил таких целей.
Надо упомянуть и об атеизме, еще одном препятствии и возрождении добрых старых нравов. Ученые мужи, взять хотя бы материалиста Лукреция, сомневались в существовании богов, заражая своим неверием и золотую молодежь. Потомок Венеры Цезарь, кстати, в бессмертие души не верил. Цицерон же говорил о сохранении отеческой религии и призывал бороться с суевериями. Но это слишком обширная и специальная тема, которой мы здесь касаться не будем.
Еще один аспект, который мы рассмотрим, связан с танцами, без которых не обходился ни один пир в любом богатом доме. О театре того времени мы уже упоминали, но здесь хочется добавить, что наряду с ателланой и мимом в эпоху Августа появилась пантомима. Если в миме танцор своими пластическими движениями как бы иллюстрировал под музыку слова, которые декламировал его партнер, то в пантомиме все замыкалось на одном актере, который говорил со зрителем на языке телодвижений. В описываемую нами эпоху на римских подмостках блистали сицилиец Пилад, который представлял трагические мизансцены, и александриец Батилл с комическими пантомимами. Не будем углубляться в историю танца, а сделаем определенный вывод о том, что пантомима стала вытеснять в гигантском многоязычном мегаполисе классическую драму и комедию потому, что язык пластических движений был универсален и понятен всем. Поэтому пантомима и стала процветать именно в многонациональном Риме.
