Солдат и офицеров разбитых белогвардейских частей, 4-го полка и соседних с ним подразделений видели в деревне Емецкое, где располагался штаб командующего войсками Двинского района. Местные жители вспоминали, что в стане белых был полный переполох: зима — на пароходе не уедешь, только на лошадях или пешком, а красные неподалёку, наступают, они уже близко. Кто-то находил себе подводы, кто-то скрывался чуть ли не бегом.
К середине февраля весь Северный фронт был разорван и смят.
Когда до Архангельска Красной армии оставалось ещё более 100 километров пути, никакого фронта уже не было: в бывших белогвардейских частях шло братание с красными, повсюду бродили тысячи дезертиров — армия попросту развалилась, сама по себе.
Девятнадцатого февраля в Архангельске началась погрузка белогвардейских частей — на ледокол «Минин» и военную яхту «Ярославна». В очереди стояли штабные, судебные ведомства, лазареты, офицеры, солдаты, их несчастные семьи. Генерал Миллер чуть ли не в те же дни хотел ещё съездить на фронт, его еле отговорили, потому что ехать было воистину некуда. Миллер официально передал власть в городе рабочему исполкому.
Погрузка шла всю ночь 19-го. Несли раненых, офицеры озирались: по городу, и чуть ли не по пристани, бродили толпы рабочих и матросов с красными флагами, тут и там возникали митинги.
«…Но вот отдан приказ об отплытии, — вспоминает один из мемуаристов. — А к пристани всё шли и шли одиночные офицеры и чиновники, забытые штабом. Особенно много было среди этих позабытых офицеров фронтовиков, только что, ночью, прибывших с Двинского фронта. Они стоят на пристани, кричат, машут папахами и платками, но бесполезно. „Минин“ уже на середине Двины…»
Двадцать первого февраля части Красной армии вступили в Архангельск. Леонид Леонов уже был в городе.
Ещё чуть-чуть, и судьба одного из самых главных советских писателей повернула бы в противоположную сторону, хотя «прапорщик 4-го Стрелкового полка Белой армии Севера Леонид Леонов» по-прежнему звучит столь же дико, как, к примеру, «комиссар N-ского полка Дмитрий Мережковский».
Ныне Леонида Леонова и представить невозможно в эмиграции, издающегося, скажем, в парижских «Современных записках» наряду с его ровесником Владимиром Набоковым. Но отделял Леонова от такого варианта судьбы один малый шаг: нужно было всего лишь ступить на трап.
Глава третья ФРОНТ. КРАСНОАРМЕЙСКИЕ ГАЗЕТЫ. ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОСКВУ
«Едет-едет из Архангельска, едет смелый коммунар…»
Через три дня после взятия города, 23 февраля 1920 года, Леоновы, согласно приказу Временного комитета, явились на регистрацию бывших белых офицеров и военных чиновников. Девятнадцатилетнего Леонида отпустили, а Максим Леонов в тот же день был арестован комиссией при ВЧК под руководством некоего Кедрова. С вполне обоснованной формулировкой: за «контрреволюционную деятельность».
Однако новая власть на первых порах показалась куда более мягкой, чем предшествующая.
Когда Максима Леоновича забирали, Леонид попросил чекистов взять и его, чтобы не оставлять отца одного.
«Пожалуйста, пожалуйста!» — ответили Леониду благодушные чекисты.
Впрочем, в тот же вечер его отправили домой: чего место в камере занимать.
После того как рабочие типографии, где печатался «Северный день», пришли и устроили возле ЧК митинг не митинг, пикет не пикет, а скорее спонтанное волеизъявление на тему: «Освободите нашего дорогого Максима Леоновича, он очень добрый и отзывчивый человек!» — Леонова-старшего выпустили.
Газету тем не менее закрыли, и, помыкавшись месяц, отец и сын Леоновы с горем пополам стали выискивать новые возможности для выживания.
В то время в Архангельске как раз открылось губернское отделение РОСТА.
Руководил им, само собою, настоящий большевик Иван Боговой, а помогал ему журналист и литератор Александр Зуев, двадцати четырёх лет. Человек любопытной биографии: бывший прапорщик царской армии, в 1917 году на Западном фронте он был избран председателем полкового революционного комитета. В 1918-м вернулся в Архангельск и здесь стал секретарём «Известий Архангельского Совдепа». «Союзники» Зуева задержали как явно неблагонадёжного и отправили на «остров смерти» Мудьюг в Белом море.
Чудом спасшись от гибели на острове, Зуев вернулся с Мудьюга в Архангельск. В феврале его назначили агитатором при Бюро печати, а как только появилось Архангельское отделение РОСТА, Зуев стал его секретарём.
С Леоновым Зуев познакомился уже после разгрома Северной армии, в начале весны 1920-го, на квартире у Бориса Шергина. Там происходило что-то вроде леоновского вечера: он уже тогда читал свои рассказы мастерски, вдохновенно, с замечательным чутьём к слову; тем и очаровал Зуева.
Не пытавшийся скрыться от большевиков и даже проводивший свои литературные вечера, Леонид был уверен в добротолюбии новой власти.
Подобное ощущение в городе испытывали многие, потому что наказывать пришлось бы каждого третьего. Тысячи людей с восторгом встречали «союзников», сотни работали при фактической оккупации во всевозможных учреждениях, так или иначе сотрудничая с режимом. Добрая дюжина газет, лояльно относившаяся к власти, выходила всё это время. Чуть ли не весь фронт дезертировал и вернулся по домам. В Артиллерийской и Пулемётной школах, как мы помним, прошли обучение более тысячи человек, — юнкер Леонов значился в приказе за номером 636. Никто не устроил резню в первые же дни после прихода Красной армии — и посему многие успокоились.
Наглядным подтверждением этого факта служат результаты первой советской переписи, проведённой летом 1920 года, под которую попали и Леоновы.
В числе вопросов, на которые пришлось отвечать Леониду, был такой: «Участвовал ли как военнослужащий в войнах: а) 1914–1917 гг.» — здесь он вписал от руки: «Нет». «Участвовал ли как военнослужащий в войнах: а) 1918–1920 гг.» — тут он честно пишет: «Офицер».
Секретарь отделения РОСТА Зуев предложил бывшему офицеру Леониду Леонову работать вместе с ним. Такие вот перепады в судьбе будущего писателя…
По утверждению Зуева, Леонид принял его предложение «без колебаний».
Так он стал секретарём печатной стенной газеты архангельского отделения РОСТА «Красная весть». Газета выходила тиражом то в 500, то в 200 экземпляров, зато на неё поначалу шла отличная норвежская бумага, предназначавшаяся для печатания денег белого правительства. Когда хорошая бумага подошла к концу, в ход пошли обрывки, обрезки, канцелярские бланки.
Редакция из десяти человек размещалась в магазине суконщика Ведякина на Троицком проспекте. Важный факт: здесь же был читальный зал РОСТА, и заведовал им бывший священник Щипунов, отрёкшийся публично, на страницах «Известий» Архгубисполкома, от православной веры. Не он ли послужил прообразом дьякона Аблаева в леоновской «Пирамиде»?
Выходила «Красная весть» ежедневно и, вполне возможно, под влиянием Леонида Леонова стала сильно напоминать «Северный день», разве что без театрального отдела. В «Красной вести» тоже публиковались в первую очередь телеграммы из Москвы, потом архангельские новости, и всё это было обильно приправлено разнообразной стихотворной кустарщиной.
