Разумеется, здесь еще упущена вот какая ключевая мысль: даже когда носители языка способны понять смысл топонима (случай нечастый), как правило, они все равно над ним не задумываются. Если в воображаемой стране используются настоящие названия или названия, тщательно составленные так, чтобы соответствовать знакомым образцам, они становятся неотъемлемой составляющей, „звучат как настоящие“, и переводить их, разлагая по смыслу, вовсе не следует. Нидерландские названия этого голландца должны звучать по-нидерландски и не иначе. Конечно, в нидерландском я не специалист, однако не думаю, что в большинстве случаев дело обстоит именно так, как у переводчика. На мой взгляд, большинство названий тут — сущая бессмыслица или вообще ошибочны; все равно как если бы в тексте встретились такие названия, как Цветково, Новоград, озеро Как, Документы, Ветчинбери и Румянник, а потом оказалось, что автор-то писал: Флоренция, Неаполь, Комо, Шартр, Гамбург и Флашинг-Флиссинген!
Вкладываю, в подтверждение моих придирок, свой подробный комментарий к спискам. Уверен: правильный (равно как и более экономичный как для издателя, так и для переводчика) подход — это по возможности оставить карты и имена собственные в покое, а вместо нескольких наименее важных приложений поместить глоссарий названий (где бы давались значения, но без ссылок). Я могу такой список предоставить — для перевода. И да позволено мне будет заявить сейчас и немедленно, что я не потерплю подобной халтуры в отношении имен. Равно как и в отношении названия/слова „хоббит“. Избавьте меня от новшеств вроде „Hompen“ или „Hobbel“ или что угодно. Эльфы, гномы (при любом написании: Dwarfs/ves), тролли — да; это всего лишь современные эквиваленты правильных терминов. Но хоббит (и орк) принадлежат к тому миру, который я построил, и таковыми должны остаться, независимо от того, насколько по-нидерландски звучат эти слова…
Если вы сочтете, что я веду себя нелепо, я глубоко огорчусь; но, боюсь, мнения своего не изменю. Должен признаться, те немногие люди, с которыми мне удалось посоветоваться, высказываются не менее резко…»
И в заключение: «Я — не лингвист, однако в именах и топонимах мало-мальски разбираюсь, специально их изучал и, если честно, зол просто ужасно»
[448].
25
Возмущение Толкина вызвало и шведское издание, отчасти из-за качества перевода, отчасти из-за предисловия, в котором переводчик представлял «Властелина Колец» как аллегорию современной политики, к тому же описывал домашнюю жизнь Толкина, о которой не имел никакого представления. Предисловие в дальнейшем было снято, но шведский переводчик Оке Ольмаркс решительно отказывался от внесения каких-либо поправок в текст. Кроме того, он использовал свое влияние, чтобы помешать публикации других переводов, в силу чего его перевод оставался в Швеции единственным до 2004 года. К слову, когда в доме переводчика в 1982 году случился пожар, он обвинил в этом последователей Толкина, которые якобы подожгли дом при помощи черной магии
[449].
В 1961–1963 годах вышел польский перевод Марии Скибневской
[450].
В связи с растущей известностью Толкина за границей он стал получать множество приглашений, но принял только одно. Весной 1958 года он побывал в Голландии, где был принят поистине по-королевски. Центральным событием стал там «ужин хоббитов», организованный владельцем крупного книжного магазина в Роттердаме. Толкин даже произнес пародийную речь, подражая выступлению Бильбо на прощальном ужине в начале «Властелина Колец». В этой речи он специально смешал английские, голландские и эльфийские языки и закончил ее тостом:
«Прошло ровно двадцать лет с тех пор, как я всерьез принялся составлять историю наших досточтимых предков, хоббитов Третьей эпохи. Я смотрю на Восток, на Запад, на Север, на Юг — и Саурона нигде не видать; однако у Сарумана развелось множество потомков. У нас, хоббитов, нет против них никакого волшебного оружия. Однако, господа мои хоббиты, я предлагаю вам такой тост: за хоббитов! Пусть они переживут всех Саруманов и снова увидят деревья, распускающиеся по весне!»
[451]
Нынешним читателям, которые знакомы с последними киноверсиями «Властелина Колец» и «Хоббита», наверное, интересно будет узнать, что впервые разговор об экранизациях книг Толкина зашел еще в конце 1957 года. Стэнли Анвин понимал, что вопрос об экранизациях неизбежно возникнет, и заранее обсудил с писателем план возможных действий. Они сошлись на том, что по крайней мере одно из двух предварительных условий должно выполняться непременно для любого серьезного разговора: либо постановщики должны с уважением относиться к книге, либо они готовы будут очень хорошо платить.
Но первое предложение, к сожалению, никак не удовлетворяло ни первому, ни второму условиям: Толкину прислали сценарий мультфильма, в котором имена героев сплошь и рядом искажались (например, Боромир стал Боримором), герои почти не ходили пешком, а летали на орлах, эльфийский «лембас» описывался как пищевой концентрат, и все такое прочее. Со свойственной ему тщательностью Толкин написал весьма подробный разбор сценария, а несколько позже столь же безжалостно оценил работу сценариста М. Г. Циммермана
[452].
«Если Ц. и/или другие возьмутся за сценарий, их, возможно, раздосадует или огорчит тон многих моих замечаний. Ежели так, то мне очень жаль (хотя я и не удивлюсь). Но я бы попросил их напрячь воображение и попытаться понять досаду (а порой и обиду) автора, который обнаруживает, чем дальше, тем больше, что с его произведением обращаются небрежно, местами бездумно, и, по всему судя, вообще не понимая, о чем оно»
[453].
Как бы то ни было, появление предложений об экранизации свидетельствовало о постоянно растущей популярности «Властелина Колец».
Однако настоящим «мировым бестселлером» книга Толкина стала в результате банальной истории пиратства, связанной с американскими издателями.
26
Кульминация этой истории пришлась на 1965 год. Серьезных событий к тому времени произошло много. В 1959 году Толкин вышел на пенсию. В 1963 году умер К. С. Льюис. Продажи «Властелина Колец» и «Хоббита» продолжали неуклонно расти. Толкин получал чеки и постоянно ворчал по поводу налогов, съедающих значительную часть литературного дохода, хотя в целом был, конечно, доволен. «Боюсь, я не могу отрицать, что у „более приземленных проявлений литературной славы“, как недавно выразился один насмешливый критик, действительно есть свои хорошие стороны»
[454].
