12 мая:
«Все утро провел за письменным столом; впереди уже маячит Минас Моргул. Во второй половине дня поработал в саду на жаре (вполне себе полуденной) и в духоте. Пока ничего не предпринял касательно перепечатки свеженьких глав, для тебя предназначенных: тороплюсь продвинуться вперед как можно дальше, пока есть возможность; не могу отвлекаться, чтобы сделать беловую копию. Крепко люблю тебя; мои мысли и молитвы неизменно с тобою. Сколько всего мне хотелось бы знать! „Когда ты вернешься в землю живых и мы примемся заново пересказывать все, что было, устроившись у стены под солнышком и смеясь над былыми бедами, вот тогда ты мне обо всем и поведаешь“ (Фарамир — Фродо)»
[308].
14 мая:
«Вчера поработал сколько-то над рукописью, но приключились две помехи: необходимость прибраться в кабинете (там воцарился полный хаос, неизменный признак литературных или филологических занятий) и заняться делами; и проблема с луной. Я, понимаешь ли, обнаружил, что луны у меня в решающие дни между бегством Фродо и нынешней ситуацией (прибытие в Минас Моргул) выкидывали нечто совершенно невозможное: вставали в одной части страны и одновременно садились в другой. Словом, переписывал отрывки из старых глав вплоть до самого вечера. <…>
Пока все идет хорошо; но приближаюсь к самой сути, где придется, наконец, собрать воедино все сюжетные линии, синхронизировать время и соткать единое повествовательное полотно; вся вещь сейчас обрела уже такую значимость и глубину, что наброски заключительных глав (сделанные сто лет назад) никуда не годятся, уж больно они „детские“…»
[309]
21–22 мая:
«Неделя выдалась холодная и пасмурная (так что трава на лужайках не росла, несмотря на мелкий дождичек); воспользовавшись этим, я засел за работу, но быстро дошел до места, в котором сразу увяз. Все, что я набросал и написал прежде, оказалось бесполезным; время, мотивация — все поменялось. Однако ж ценой очень больших усилий я дописал или почти дописал все вплоть до захвата Фродо на горном перевале у самых границ Мордора. Теперь мне предстоит вернуться к остальным и попытаться довести события до финального столкновения. Как думаешь, Шелоб — подходящее имя для чудовищной паучихи? Разумеется, это всего-навсего „she+lob“, то есть „она+паук“; но написанное слитно, выглядит вполне мерзко…»
Понедельник, 22 мая:
«День вчера выдался страх какой холодный. Работал над главой не покладая рук, жутко утомительное занятие; особенно в преддверии кульминации, когда приходится поддерживать напряжение; легкомысленный тон здесь не годится, да в придачу еще мелкие проблемы сюжета и техники. Я писал, рвал и переписывал большую часть всего этого по сто раз; но нынче утром был вознагражден по заслугам: и К. С. Л., и Ч. У. нашли мой труд превосходным, а последние главы — даже лучше всех прочих. Голлум все усложняется, постепенно превращаясь в необыкновенно интригующего персонажа…»
[310]
25 мая:
«Этой ночью глаз не сомкнул (в буквальном смысле): отчасти из-за оглушительного рева моторов. В результате на лекции во вторник не то чтобы блистал. Однако главная причина состоит в том, что все мысли мои поглощает Фродо. Он полностью завладел моим вниманием и совсем меня вымотал: главу про Шелоб и про несчастье в Кирит Унголе я переписывал несколько раз. В результате история разворачивается совершенно не так, как в предварительных набросках!»
[311]
31 мая:
«На собрании „инклингов“ посидели очень даже приятно. Гвоздем программы стали глава из книги Уорни Льюиса о временах Людовика XIV (мне очень понравилось); и отрывки из повести „Кто возвращается домой?“ Льюиса. Эту рукопись, посвященную аду, я предложил переименовать в „Дом Хьюго“. Вернулся с собрания уже за полночь. Все остальное время, за вычетом хлопот по дому и в саду, ушло на отчаянные попытки довести рукопись „Властелина Колец“ до захвата Фродо орками на перевалах Мордора. И я преуспел. И в понедельник утром прочел К. С. Л. последние две главы — „Логово Шелоб“ и „Выбор мастера Сэммуайза“. Он одобрил, даже в бурный восторг пришел, чего за ним обычно не водится. А последняя глава так вовсе растрогала его до слез. К слову сказать, сокращение Сэм идет не от имени Сэмюэль. Оно — от имени Сэммуайз, что на древнеанглийском означает „полоумный“ (half-wit, скорее уж „полудурок“. — Г. П., С. С.). Точно так же имя его отца Хэм восходит к древнеанглийскому Хэмфаст („Домосед“)»
[312].
30
К концу мая четвертая книга «Властелина Колец» была, наконец, закончена. Начался медленный процесс переписывания рукописи на машинке — Толкин большей частью делал это сам, двумя пальцами. По мере готовности экземпляры глав отправлялись Кристоферу в Южную Африку.
Но работа и теперь (уже в который раз) прервалась. В августе 1944 года Толкин написал Кристоферу: «Вдохновение у меня совершенно иссякло; я опять такой, каким был по весне, во власти все той же апатии»
[313]. К счастью, финал книги был уже ясен и все основные линии сведены воедино. Писательский опыт у Толкина за последние годы значительно вырос, в том числе — опыт ведения сразу нескольких достаточно сложных переплетающихся линий повествования. В конце июня он писал Стэнли Анвину:
«Боюсь, я обошелся с Вами не лучшим образом. Надо было держать Вас в курсе того, как продвигаются дела с продолжением „Хоббита“, но в течение целого года я не имел возможности написать ни строчки. Все же в результате освобождения от работ по линии Королевского флота и Королевских военно-воздушных сил (и пока меня не поглотила очередная экзаменационная пучина) мой труд (великий) наконец-то близится к завершению, и я вот-вот его закончу, пренебрегая всеми прочими повинностями, насколько возможно. Надеюсь, Вы до сих пор в книге моей заинтересованы, невзирая на дефицит бумаги, — по крайней мере, в обозримом будущем. В нашем городе переписывать что-либо на машинке жутко трудно и/или дорого; а когда моя собственная машинка сломалась, никто не взялся ее ремонтировать. Так что рукопись до сих пор существует в одном-единственном экземпляре; да и тот нуждается в правке — по мере продвижения к финалу. Надеюсь, впрочем, что скоро смогу предоставить Вам изрядный кусок рукописи. Жаль, что Рейнер сейчас занят иными, более серьезными делами»
[314].
