«Теперь-то я точно женюсь на любой женщине, которую ты мне найдешь», — жаловался матери Жюль.
Что ж, на ловца и зверь бежит.
Весной 1856 года Огюст Леларж, шурин профессора Анри Гарсе, а значит, тоже дальний родственник, пригласил Жюля Верна на свадьбу. Понятно, на свою собственную. Состояться свадьба должна была в Амьене — в тихом пикардийском городке, расположенном в нескольких часах езды от Парижа.
Жюль согласился.
И не зря. Совсем не зря.
Друзей в Амьене встретили с большой теплотой.
«Семья Виан, в которую вступает Огюст, — подробно описывал матери Жюль Верн свои впечатления от поездки в Амьен, — очаровательна. Она состоит из юной и очень любезной вдовушки, сестры невесты, по-видимому, весьма счастливой, и молодого человека моих лет, биржевого маклера в Амьене, который зарабатывает кучу денег и является просто милейшим парнем! Отец невесты — старый военный в отставке, но он куда лучше, чем обычно бывают эти отставные вояки, а мать — умница».
Кстати (немаловажная деталь), вдовушка, показавшаяся Жюлю такой счастливой, носила красивое имя Онорина де Виан — в девичестве Онорина Анна Эбе Морель (1830—1910) и поразительно походила на Каролину.
Жюля Верна такой тип женщин всегда волновал.
Четыре дня, проведенные в Амьене, всё решили. Даже маленькие дочки Онорины — Валентина и Сюзанна — не смутили Жюля Верна. Вырастут — отделятся. Это не сегодняшняя проблема. Сегодня нужно жениться! Надоели холостяцкие вечеринки, надоела вечная отговорка парижанина: «Я не хотел бы ее компрометировать!» Надоело жить в тесной комнате, не иметь кухарки, спать на узкой кровати, знакомиться со случайными женщинами…
Онорина не ответила отказом. Но как содержать будущую семью?
Найти место в театре? Писать либретто к опереткам, которые не идут на сцене более двух-трех раз? Пожалуй, впервые Жюль Верн подумал, что драматургия ему никак не дается. И написал отцу письмо. Отношения их никогда не были особенно теплыми и гладкими, но на этот раз Жюль Верн писал откровенно.
«В семье Виан, — писал он, — имеется брат невесты, моих лет. В свое время он вступил в компанию с одним из своих друзей и работает посредником между владельцами ценных бумаг и парижскими маклерами. Вдобавок компаньон и он сам внесли сотню тысяч франков, чтобы получить место биржевых маклеров в Париже. Отличное положение для молодого человека, к тому же, как ты понимаешь, без всякого риска. То, чем брат Онорины занимается в Амьене, с еще большим успехом можно делать в Париже. Старший г-н Виан тоже вхож в мир финансистов и маклеров. Он легко мог бы помочь мне войти в маклерское дело в Париже за незначительную сумму…»
«Так вот, дорогой папа, — спрашивал Жюль, — я хотел бы знать, можешь ли ты в случае необходимости внести пай в дело столь же официальное и доходное, как контора присяжного поверенного или нотариуса? Сам знаешь, мне просто необходимо изменить образ жизни, ибо нельзя же все время существовать в таком шатком положении, как существую я. Постоянного заработка нет, а того, что ты мне даешь по своей доброте, хватает при теперешней дороговизне лишь наполовину…»
Действительно, на этот раз Жюль Верн был настроен чрезвычайно серьезно.
«Признаюсь, папа, что хочу, наконец, получить положение приличное и солидное. Скажу тебе со всей прямотой: одиночество меня давно тяготит. В моем сердце образовалась отчаянная пустота. Это доказывает, что я сейчас уже в таком возрасте, когда человеку нужен союз с кем-то, прочная связь. Пока я буду оставаться всего лишь сверхштатным кандидатом в писатели, все благополучные отцы и матери будут отворачиваться от меня, причем с полным основанием…»
Он даже слово дал — впредь не писать стихов и водевилей.
«Сегодня я покидаю этот полюбившийся мне город, — пишет он матери из Амьена. — Сейчас ноябрь. Время еще есть. Не думаю, что наша свадьба с Онориной может состояться до 15 января. Прежде всего, этого требуют приличия особого порядка… надо ведь проявить необходимую деликатность по отношению к семье Морель… Муж Онорины скончался, приличия требуют не торопить события…»
Но он не мог их не торопить.
«Что касается подарков, — писал он матери, — сама понимаешь, они будут скромными. Я поднес Онорине красивое ожерелье — золото и яшма, а вот серег и брильянтов покупать не буду. У нее уже есть прекрасные брильянты (вот он сказывается, пресловутый французский характер. — Г. П.). Мы просто закажем для них новую оправу. Платья новые тоже не нужны, у Онорины их достаточно! Может, подарить муфту? И о кашемировой шали подумаем, хотя у Онорины уже есть длинная французская шаль и еще одна — квадратная…»
В декабре 1856 года Жюль Верн с помощью отца занимает под проценты 50 тысяч франков и входит официальным пайщиком в контору финансиста и брокера Парижской биржи Фернана Эггли. Никакой склонности вести биржевые дела у Жюля нет, но есть жажда любви, жажда покоя и насущная необходимость в деньгах. К слову, театр «Жимназ» чуть ли не перед самой свадьбой отклонил трехактную комедию Жюля Верна «Сегодняшние счастливцы»…
32
10 января 1857 года мэрия третьего округа Парижа зарегистрировала брак Онорины Анны Эбе Морель (де Фрейн де Виан), 27 лет, и Жюля Габриеля Верна, 29 лет.
Венчание происходило в церкви Сен-Эжен — на бульваре Пуассоньер.
Присутствовали родители и все сестры Жюля (младший брат Поль находился в плавании), родственники Онорины, а из друзей — неизменные Анри Гарсе и Аристид Иньяр. Расчувствовавшийся мэтр Пьер Верн, к удивлению гостей, разразился торжественными стихами, которые чрезвычайно понравились главной виновнице торжества:
Четвертой дочери моей
Скажу: приди же поскорей
В наш тесный круг и знай, что, сидя
Среди своих, у очага,
Ты нам близка и дорога, —
Пусть в тесноте, да не в обиде…
33
Две комнаты на верхнем этаже дома 18 по бульвару Бон Нувель стали первой семейной квартирой Вернов. Аристид Иньяр перебрался на этаж ниже.
Пришло время новой жизни. Вечерние пирушки, «обеды одиннадцати холостяков», постоянное недосыпание и недоедание, работа сверх сил — привычный быт был, наконец, разрушен. И к удивлению многих, прежде всего Онорины, выяснилось, что на самом деле романтичный драматург и поэт Жюль Верн — человек железной дисциплины.
Каждый день он вставал в пять утра. Выпив чашку кофе, садился к письменному столу. Здесь, за столом, семейная жизнь, все радости и проблемы куда-то отодвигались. Он больше ничего не видел и не слышал. Он жадно рылся в своей замечательной картотеке, пытаясь найти связи между событиями и людьми.
Вот, скажем, отчет Рене Кайе.
Нет ничего интереснее, чем вникать в незнакомые судьбы.
Рене Кайе, этот проблемный, как бы сейчас сказали, парень из департамента Дёсевр, в 16 лет отправился в Сенегал на грузовом судне «Луара». За годы беспрерывных странствий — опасных, иногда попросту безрассудных, юный Кайе повидал многое. Однажды суровый вождь племени уасулу по имени Барамиза принял путешественника в хижине, которая одновременно служила ему и спальней хозяину, и для любимой лошади — стойлом. «Постель вождя, — писал в отчете смелый путешественник, — находилась в помещении. Это были обыкновенные подмостки, возвышавшиеся дюймов на шесть, с расстеленной поверх бычьей шкурой и с грязным пологом для защиты от москитов. В жилище не было никакой мебели. На колышках, вбитых в стену, висели два седла. Большая соломенная шляпа, барабан, которым пользуются в военное время, копья, лук, колчан со стрелами — вот и все украшения. Был, правда, еще светильник, скрученный из железного листа и укрепленный на таком же железном штыре, вогнанном в землю. В светильнике горело местное растительное масло — вонючее, вязкое, но недостаточно густое, чтобы из него можно было лить свечи…»
