ПРОДАЕТ:
Плетеные из прута изделия (корзины всякого рода). Металлические изделия (гвозди кованые, топоры, багры и пр.). Гончарные изделия, сельхозорудия, косы, серпы, лемехи, скобяные товары, трикотажные изделия, кружевные изделия. Дрова и лесные материалы.
ПОКУПАЕТ:
Металлы, пряжу, нитку, шерсть валяльную, пилы, инструменты для деревообделочного производства.
ОПЕРАЦИИ НА ВНЕШНЕМ РЫНКЕ:
Экспортирует лен, пеньку, конский волос, шерсть, художественные кустарные изделия, кружева, прошивки. Вязаные косынки, вышивки, художественную строчку…»
Уходят суровые революционные годы, появляются некоторые свободы…
«СЕВЕРО-ЗАПАДНОЕ ОБЛАСТНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ПОЧТ И ТЕЛЕГРАФОВ
Доводит до всеобщего сведения, что в центральной телеграфной конторе (Почтамптская, 15) и во всех почтово-телеграфных и телеграфных отделениях г. Петрограда и Петроградской губернии ВОЗОБНОВЛЕН БЕСПРЕПЯТСТВЕННЫЙ ПРИЕМ БЕЗ СОБЛЮДЕНИЯ КАКИХ-либо ОСОБЫХ ФОРМАЛЬНОСТЕЙ ВСЕХ ВИДОВ ЧАСТНЫХ ТЕЛЕГРАММ.
В центральной телеграфной конторе кроме того открыт прием РАДИОГРАММ.
Жителям города Петрограда предоставляется также самая широкая возможность пользоваться ТЕЛЕФОННЫМИ СООБЩЕНИЯМИ… Лица, пожелавшие установить телефонные аппараты у себя на дому, приглашаются заявить об этом в Управление Телефонной Сетью — Б. Морская, 22».
Оказывается, большевики после того, как в 1917 году взяли почту, телеграф и телефонные станции, так и держали их, и нельзя было без их контроля отправить телеграмму, не говоря уже о радиограмме… Непросто было поговорить и по телефону. И вот теперь — можно.
От такого послабления сразу стали организовываться всяческие веселые компании, в том числе и писательские. Происходило это тогда так ярко, что мы помним их всех до сих пор — футуристы, имажинисты, акмеисты. Появление какой-то экстравагантной художественной платформы сразу привлекало всеобщее внимание. И вот — в журнале «Литературные записки»:
«“СОВРЕМЕННЫЕ ПИСАТЕЛИ”
“СЕРАПИОНОВЫ БРАТЬЯ” о себе.
Фотография.
Верхний ряд:
Лев Лунц, Николай Тихонов, Конст. Федин, Илья Груздев, В. Каверин.
Нижний ряд:
Мих. Слонимский, Е. Полонская, Ник. Никитин, Всев. Иванов, М. Зощенко.
От редакции: К сожалению, среди помещаемых ниже автобиографий Серапионовых братьев нет автобиографии Ник. Никитина, уехавшего в конце июня из Петербурга».
Дальше идут их тексты (слегка сокращенные):
«МИХ. СЛОНИМСКИЙ
Первое собрание Серапионовых братьев состоялось 1 февраля 1921 года, в Доме Искусств. Были тогда: Зощенко, Лунц, Никитин, Груздев, Виктор Шкловский, Каверин, я и поэты — Вл. Познер и Е. Полонская. Через месяц явились Всев. Иванов, Федин, и позже всех — Николай Тихонов, поэт.
Решили собираться вольно, без устава. И новых членов принимать, руководствуясь только интуицией. Всё, что писали, читалось на собраниях. То, что нравилось, признавалось хорошим, что не нравилось — плохим. Пуще всего боялись потерять независимость, чтобы не оказалось вдруг “Общество Серапионовых братьев при Наркомпросе”… Пока выпустили только один свой альманах (в изд-ве “Алконост”). Этот же альманах печатается в “Русском Творчестве” в Берлине. Туда же (Алексею Толстому и Максиму Горькому) отправлен второй альманах.
Литературные традиции — неизвестны.
О себе — сообщаю: в 1914 <году>, семнадцати лет, кончил ускоренным выпуском гимназию и пошел на войну. Путь проделал такой — от Варшавы к Единорожцу (в семи верстах от германской границы)… За Наревом был контужен: разрывом снаряда бросило в землю. Сломал ребро и ногу, закончил военную карьеру солдатом в Петербурге 27 февраля 1917 года. Последние три года из Петербурга уезжал редко и ненадолго. В 1917 году писал военные обзоры, теперь пишу рассказы. На днях выйдет книжка “Шестой стрелковый” (в издательстве “Время”), еще одна — в изд-ве “Былое” (“Чертово колесо” и др.).
ВСЕВ. ИВАНОВ
…С 14 лет начал шляться, был пять лет типографским наборщиком, матросом, клоуном и факиром — “дервиш Бен-Али-Бей” (глотал шпаги, прокалывал себя булавками, прыгал через ножи и факелы, фокусы показывал), ходил по Томску с шарманкой, актерствовал в ярмарочных балаганах, куплетистом в цирках, даже борцом.
…В 1917 году участвовал в революции. После взятия чехами Омска (был я тогда в Красной гвардии), когда одношапочников моих перестреляли и перевешали, — бежал я в Голодную Степь. И после смерти отца (казаки думали: я его убил — отец был царелюб, хотели меня усамосудить), дальше за Семипалатинск, к Монголии.
…Видел растянувшиеся на сотни сажен мерзлые вереницы трупов. В снегах — разрушенные поезда, эшелоны с замерзшими ранеными… Тупики, забитые поездами с тифозными, и сам я в тифу, и меня хотят соседи выбросить из вагона (боятся заразиться), а у меня под подушкой револьвер, и я никого не подпускаю к себе (выбросят — замерзнешь, а наш вагон все же кто-то топил). И так в бреду семь суток лежал я с револьвером и кричал: “Не подходи. Убью!”
…В Петербург прибрел в январе 1921 года, здесь и стал питаться близ Дома Ученых и писать, что давно было надумано. В мае попал к “Серапионовым братьям” — “братом алеутом”. Напечатаны — книжка рассказов “Лога”, повести “Цветные ветра”, “Партизаны”, “Бронепоезд 14–69”, печатается книга рассказов “Седьмой берег”. В “Красной нови” — роман “Голубые пески” и кончаю роман “Ситцевый зверь”.
КОНСТ. ФЕДИН
Родина моя — Саратов, детство — окружные деревеньки: Евсеевка, Синенькие, Увек, Поливановка, Курдюм и Разбойщина, заброшенные сады, рыбачьи дощаники, буксиры, крепкий анис.
А еще позже — в училище забастовку устраивал, погромы с матерью в погребе отсиживал (дверь на погребицу веревочкой завязал), страшно было… бросил учиться, заложил в ломбарде скрипку, бежал в Москву… отец разыскал меня, сводил в Третьяковку и в Зоологический музей, и увез домой в Саратов… за жалованье и отпущенье смертного греха курения поставил меня в свой магазин приказчиком. Я выучился торговать.
…потом Москва… эти годы для московского студенчества прошли под знаком ночной чайной у Петровских ворот… сараевский выстрел застал меня в Баварии в Нюрнберге, жил я бедно, изучал язык, бил баклуши, дружил с рабочими из Шукерта и студентами из Эрлангена… Когда уезжал из Нюрнберга, по вокзалу расклеивали приказы о борьбе с шпионажем. В Дрездене меня перехватили власти… в городе Циттау на границе Чехии, куда выслала меня из Дрездена королевская полиция, оставил я много горя и много радостей — был все эти годы гражданским военнопленным за № 52… немецкие власти препроводили меня на Восточный фронт, любезнейше вручив советского посольства паспорт и смешав меня с толпой хромых, безруких, чахоточных и умиравших, которые звались солдатами российской армии.
Я редактировал газету, был лектором, учителем, метранпажем, секретарем городского исполкома, агитатором, собирал добровольцев в красную конницу, сам пошел в кавалеристы, вступил в партию и был отправлен на фронт. Этот год — лучший мой год, этот год — мой пафос… Моя революция, кажется, прошла. Я вышел из партии, у меня тяжелая полка с книгами, я пишу.. Первый рассказ я написал летом 1910 года. Впервые печатался в “Новом Сатириконе” осенью 1913 года, в 1920 я познакомился с Максимом Горьким, в 1921 году подружился с “Серапионами”.
