Вскоре после Нового года в Москву съехались делегаты на очередную сессию Верховного Совета, и Михаила Михайловича, в числе прочих “наименее ценных” постояльцев, выселили из гостиницы. Началась кочевая жизнь».
Шестого декабря 1943 года состоялось обсуждение книги на «расширенном заседании Президиума Союза советских писателей»! Звучит грозно и торжественно. Какое внимание!
Заседание вел сам Александр Фадеев! Участвовали О. Форш, С. Маршак, Л. Соболев, В. Шкловский, критик Я. Кирпотин.
Зощенко в своем выступлении настаивал на том, что он написал «антифашистскую» книгу, но не был понят. У всех понятие о фашизме твердо было связано с идущей войной, и заявления Зощенко многим показались надуманными и неискренними. Однако уверенность Зощенко в нужности книги поддерживалась в нем многочисленными письмами читателей, прочитавших повесть в «Октябре»: «…я в каждой строке, как в зеркале, видел самого себя», «книга глубоко затронула», «более чем ко времени написали свою превосходную вещь…» Так что Зощенко казалось, что он достаточно «вооружен». Он выдвинул неожиданную концепцию, как ему казалось, надежную: «В данном случае я являюсь мишенью своего сатирического произведения!» Не убедил. Эта вещь Зощенко, особенно рядом с его уморительными рассказами двадцатых годов, на фоне всего его знаменитого творчества, «сатирической» ну никак не выглядела! Странно, что и Чехов почему-то считал свой «Вишневый сад» комедией!
Отрицательно на этот раз, в отличие от первого раза, оценил книгу Виктор Шкловский: «…Это не победа над болезнью, это болезнь проникла в него».
Тут, конечно, надо знать Шкловского: эффектная фраза, которая самого его восхитила, была для него намного важнее, чем дружба. Он мог через час сказать что-то абсолютно иное! — лишь бы это было смело, не банально, ярко! А потом уже становилось все более заметно, что все его знаменитые парадоксы имеют «нужное направление».
Книгу не принял даже Маршак, причем он говорил абсолютно искренне: «В данном случае, с самыми лучшими намерениями, с попыткой поделиться с людьми тем, что якобы принесло пользу ему самому, все-таки автор вступил на довольно поверхностное соединение науки и искусства». И это верно. Соединение действительно не «глубинное»! Авторы, как это часто случается, оценивают, да и понимают свое произведение абсолютно неправильно. И зря Зощенко так «декларировал» научность. Не в этом блеск!
Ольга Форш книгу тоже не похвалила, но пыталась убавить горечь, заметила, «что книга не совсем “вне традиций”, у нее есть предшественники, например, “Исповедь” Жан-Жака…». Хотя и это не поддержка — с советской точки зрения и Жан Жак Руссо сомнителен.
Будучи никем не понят, Зощенко обиделся. «Зощенко обиделся!» — это была любимая присказка еще у «серапионов». Но каждый раз его обида была все сильнее.
«Здесь я чувствую, — сказал он, — какую-то враждебность, которой я не заслуживаю, и в той степени неуважение, какого я не испытывал за все два года моей работы. Ни у кого не нашлось ничего сказать в мою защиту».
Обиделся, в общем, правильно, потому что старый друг «серапион» Николай Тихонов, тот прямо назвал на этом заседании «Перед восходом солнца» «вредным произведением», а чуть позже в журнале «Большевик» (1944. № 3) отхлестал своего бывшего друга в статье «Отечественная война в советской литературе». Потом, правда, столкнувшись с Зощенко лицом к лицу, лепетал, что его заставили… Что-то не похож он на прежнего гусара.
Показал себя и Константин Симонов, который тогда был на пике популярности. Стихи его знали все, особенно были знамениты — «Жди меня!» и «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…». Кроме того, он был еще и знаменитый герой-любовник. О его романе с примой кино Валентиной Серовой знали все — и с замиранием сердца следили за ходом романа, особенно женщины. Сладко было наблюдать, что настоящая любовь существует и в суровые времена. Стихотворение «Жди меня» посвятил он именно ей. Позже был снят и фильм, с таким же названием. И ему все это дозволялось. Если смотреть, кто тогда был кумир — то, конечно же, Константин Симонов. Ради любви совершал даже сумасбродства!.. Но в меру. Вступиться за Зощенко не захотел. Хотя, конечно, как человек умный и талантливый, понимал, кто перед ним. Но!..
Из воспоминаний Лидии Чаловой: «В одном доме я как-то оказалась за одним столом с Константином Симоновым. Зашел разговор о литературе, о том, кто что в последние месяцы написал. И вот тут Симонов очень плохо сказал о Михаиле Михайловиче — не только о его повести, но и о нем самом. О том, что он “получил по заслугам”…»
Конечно, писатели и не обязаны были «единодушно одобрять» зощенковскую вещь, кому-то она могла и не нравиться… Но говорить: «получил по заслугам» — это уже опасно. Лидия, бывшая в тот тяжелый момент рядом с Зощенко, писала:
«Вернусь в 1943 год. В последний его день, 31 декабря, Михаила Михайловича вызвали в “Крокодил”. Накануне или днем раньше приходил Катаев. Как позже выяснилось, он знал, что Зощенко будут выводить из редколлегии. Но не предупредил. Просто пугал — вообще. Когда я уже одной ногой была в коридоре (как обычно, я спешила уйти, чтобы не мешать), услышала: “Ну, Миша, ты рухнул!” В тоне, каким это было произнесено, мне послышалось что-то похожее на злорадство».
А ведь Валентин Катаев — отнюдь не «шестерка». Скорее, «король», если не «туз»! Его обаятельнейшие романы — «Белеет парус одинокий», потом «Сын полка» — любили все, одобряло начальство. Казалось — мог бы сказать свое твердое слово, ведь он с Зощенко дружил! Но — не смог! Или — не захотел? Зачем талантливый конкурент?
Катаев то внезапно появлялся в жизни Зощенко, совершенно неожиданно, то вдруг — исчезал, когда было опасно. Есть такая байка — как Катаев приехал к Зощенко после того, как его предал, где-то против него выступил. Позвонил ему в дверь и встал на колени. Зощенко простил. Катаев вернулся в Москву, и снова предал, и снова приехал, позвонил, рухнул на колени… «Валя, ты становишься однообразен», — проговорил Зощенко и закрыл дверь.
Поскольку публикация повести была оборвана в ноябре на середине и четких объяснений этому Зощенко так и не получил, он прибег к «последней попытке» (к ней, больше уже ни на что не надеясь, многие прибегали тогда): 25 ноября написал письмо Сталину, перечислил свои заслуги, рассказал о замысле книги «Перед восходом солнца» и о той пользе, которую она может принести людям…
Второго и третьего декабря 1943 года аж Секретариатом и Оргбюро ЦК ВКП(б) были приняты сразу два постановления: «О повышении ответственности секретарей литературно-художественных журналов» и «О контроле над литературно-художественными журналами». Среди писателей, нарушивших заветы соцреализма, был назван и Михаил Зощенко. Возможно, именно его повесть и привела к принятию правительством столь строгих мер. Вначале 1944-го в журнале «Большевик» (№ 2) появилась разгромная статья, подписанная сразу несколькими авторами (В. Горшков, Г. Ваулин, Л. Рутковская, П. Большаков). Почему их так много? Хотели «разделить вину», чтобы потом можно было сваливать друг на друга? Вряд ли. По-видимому, их столько там потому, что сразу многим «хотелось отметиться». Название статьи: «Об одной вредной повести». Вряд ли она появилась без ведома Сталина. Возможно, это и был его ответ на письмо. Читаем статью:
