От прессы того времени кружилась голова, пол уходил из-под ног. «Обком Крутовского обкома партии собрался в полном составе и высказал недоверие первому секретарю обкома Скакунову Б. И., и тот подал в отставку!» Хотелось с опаской оглянуться, держа такую прессу в руках, не заметут ли? Раньше за такое «мели»… еще, кажется, год назад? Не сон ли? «Первый секретарь Нижнеподгузского райкома Лупякин У. Е. собрался в полном составе и высказал полное недоверие райкому, и тот подал в отставку!»… Восторг!
Выбор оказался правильным — Владимир Енишерлов сделал отличный журнал «Наше наследие». И сейчас, в эпоху самых роскошных изданий, берешь в руки его увесистый том с трепетом: «Какие замечательные фотографии дворянских усадеб, царских сервизов! Какие замечательные, умные, образованные авторы!» Прекрасный журнал. Его еще и теперь полезно читать!.. или «уже теперь»? «Уже теперь» особенно полезно — когда снова наступает «культурный провал» и всюду маячит лишь «глянец»? Как Енишерлов его создал тогда — когда даже школьные тетради исчезли, не говоря об учебниках? Создал!.. И конечно — при неустанной поддержке Лихачева, его огромном авторитете, который удалось приложить к хорошему делу.
Из переписки с Енишерловым видна вся острота и напряженность работы Лихачева. В письмах этих видны и израненная душа Лихачева, и разочарование в Фонде, и главное — в людях, которые хорошее дело превращают в торжище, в место удовлетворения своих амбиций!
Страдал он и от наступающей «свободы безответственности», «свободы разрушающей» — «модных нигилистов» становилось все больше, и сражаться с ними было «по плечу» разве что Лихачеву. Но как ему было тяжело — бороться еще и против неумеренных «прогрессистов». Вот одно из его писем:
«В. П. Енишерлову, 18. 6. 91.
Дорогой Владимир Петрович!
Я послал Вам письмо относительно статьи Гр. Померанца — претенциозно-легкомысленной, которую печатать ни в коем случае нельзя (статья была посвящена весьма „прогрессивной“ трактовке Троицы. — В. П.)… Она многих оттолкнет от журнала (особенно эмигрантов, и может вызвать сходную реакцию с той, которую имели „Прогулки с Пушкиным“ Синявского).
Письмо короткое, чтобы оно имело значение документа для Вас. Вы мое письмо можете показывать в нужных случаях.
28. 6 переезжаем из „Белых ночей“ в Комарово.
5 августа я открываю в Москве Всемирный конгресс византистов. Но до конца конгресса не пробуду в Москве — приезжает из Мюнхена внучка…
Прошел невропатологов. Решил нести ношу, не останавливаясь. Олег Волков (дворянин, одноклассник Набокова, прошедший через репрессии. — В. П.) допустил в 4-м „Нашем современнике“ выпад против меня, провоцирует меня на некоторые поправки к его воспоминаниям…»
В те годы Лихачеву хватало сил на всё, он ясно видел, куда надо направить в данный момент главные усилия. Летом 1986 года В. П. Енишерлов и Д. Н. Чуковский посетили Дмитрия Сергеевича в гостинице «Россия», где он жил вместе с другими делегатами Восьмого съезда Союза писателей СССР. В толпе его узнавали, приветствовали даже незнакомые люди, подходили, чтобы познакомиться и о чем-то посоветоваться. Потом Дмитрий Сергеевич пригласил Енишерлова и Чуковского в номер. Лихачев был в хорошем настроении, чувствовалось, что ему нравится разговаривать с людьми, которые его ценят. Номер у него был замечательный, на одном из верхних этажей, с прекрасным видом на Красную площадь и Кремль. Лихачев оживленно говорил, показывал на хорошо отсюда различимые зубцы Кремлевской стены, которые, как объяснил он, ошибочно сравнивают с «ласточкиными хвостами» — на самом деле форма зубцов повторяет знак итальянских гибеллинов: взмах орлиных крыльев. Вскользь вспомнил эпизод истории, которой все, наверное, должны знать. Когда Москва была объявлена Третьим Римом, был приглашен для строительства Кремля итальянский архитектор Фиораванти, отпечатавший свой знак на зубцах Кремля. Лихачев восхищался видом на Соборную площадь Кремля с главной святыней Московского государства — Успенским собором с усыпальницей московских митрополитов. Чуковский в своих воспоминаниях особенно отмечает те деликатность и непринужденность, с которыми Лихачев провел свою маленькую лекцию — никакой назидательности, высокомерия — дружеский разговор на равных, академик лишь деликатно просвещал.
Затем Дмитрий Сергеевич стал советоваться с гостями насчет речи, которую он собирался произнести на предстоящем заседании съезда писателей.
Тогда, в 1986 году, он первым решил выступить с требованием публикации прежде запрещенных авторов — Гумилева, Платонова, Мандельштама, Ахматовой, Пастернака, Зощенко, Ходасевича, Набокова. Гости были потрясены. Все, конечно, чувствовали, что власть дает людям некоторую свободу — но границ этой свободы не знали, боялись рисковать, а Лихачев сразу решил добиться многого. Потому он и стал лидером.
Речь его произвела фурор. Никто до него не говорил так смело. Он открыто обвинял тех, кто десятилетиями разрушал Россию, ее культуру и славу. Вот фрагмент его речи:
«…Агрессивно беспамятны те, кто взорвал гробницу Багратиона на Бородинском поле и построенный на народные деньги в честь победы над Наполеоном храм Христа Спасителя, те, кто запрещал читать Ахматову, Цветаеву, Гумилева, Пастернака, Платонова, Зощенко, Ходасевича, Клюева, Набокова… еще не до конца оценен тот вред, который был ими нанесен нашей культуре, нашей нравственности, нашему патриотизму!»
Аплодисменты были бурными, хотя, как было замечено, в президиуме хлопали не все.
После своего успеха он, с присущей ему деликатностью, поблагодарил друзей, с которыми советовался, написал письмо Енишерлову: «…спасибо за подсказки — употреблял некоторые ваши выражения».
Слава его росла — благодаря смелой гражданской позиции. В эпоху гласности, во времена разоблачения прежнего режима Лихачев-мученик, Лихачев-лагерник вовсе не намеревался молчать.
Большое воздействие на общество произвела премьера фильма Марины Голдовской «Власть соловецкая». Тут мы впервые увидели по-настоящему звериный оскал советской власти, которая, по сути, всегда была «властью соловецкой», концлагерной. И, конечно, фильм прозвучал так сильно благодаря участию в нем Лихачева. Осуждение из его уст было убедительным для всех. Даже для тех, кто до этого сомневался — «чья правда». В те годы, кстати, далеко еще не было ясно, чья возьмет. «Мешок на голову» будут пытаться накинуть еще не раз — и Лихачев, как никто другой, это чувствовал, но он сделал свой выбор и действовал бесстрашно.
Пожалуй, с этого фильма началась и его международная слава. В Лондоне князь Георгий Владимирович Голицын организовал в своем роскошном доме просмотр фильма и пригласил режиссера Голдовскую и Лихачева. Пришел весь цвет русской эмиграции, были князь Георгий Васильчиков, писатель-эмигрант Александр Зиновьев, весьма тогда знаменитый, и даже — принц Майкл Кентский, внучатый племянник Николая II.
Огромный успех имел не только фильм, но и сам Лихачев, своей статью, манерами, разговором покоривший всех. Он стал полпредом обновленной России, которому все доверяли полностью.
