В Берлине к пассажирам «философского парохода» поначалу отнеслись радушно, хотя в Штеттине, куда первоначально прибыли изгнанники, их никто из берлинской эмиграции не встретил. Из газет «Русского Берлина» наибольший интерес к ним проявили «Руль» и «Дни». Довольно быстро, однако, между «старожилами» и вновь прибывшими пролегла полоса отчуждения. Первые считали: именно они, «уходя с боями», сохранили честь Белого движения, вторые, наоборот, часто игнорируя его героические черты, утверждали свое право на особую гордость, поскольку оставались вместе с народом в тяжелые времена.
Спасибо Троцкому
Часть изгнанников осталась в Берлине, другие разъехались по Европе: в Париж, в Прагу, в Лондон… В немецкой столице обосновались философы Николай Александрович Бердяев, Иван Александрович Ильин, Семен Людвигович Франк…
По их инициативе, в первую очередь Н. А. Бердяева, при поддержке профессора-слависта Отто Хёча, германского правительства и Лиги Наций в Берлине в феврале 1923 г. был открыт Русский научный институт с отделениями духовной культуры, права и экономики, где русские философы получили трибуну для свободного изложения своих идей, а русские студенты возможность учиться. Профессор Хёч был единственным немцем в правлении института. Аудитории учебного заведения расположились на Шинкельплац (Schinkelplatz, 6) и Луизенштрассе (Luisenstrasse, 31а). К апрелю на три факультета и несколько эпизодических курсов был зачислен 581 студент.
Бердяев работал в Берлине до 1924 г. За это время вышли его работы «Смысл истории», «Миросозерцание Достоевского», «Философия неравенства. Письма к недругам по социальной философии», «Новое средневековье». В эти годы он знакомится с немецкими философами Шелером, Кайзерлингом, Шпенглером.
Ильин продержался в Берлине до 1938 г., но еще в 1934 г. был уволен с работы, став неугоден гестапо, хотя в некоторых своих работах определял фашизм как неизбежную и «здоровую» реакцию на большевизм. …Гитлер… остановил процесс большевизации в Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе», — писал он в своей статье «Национал-социализм. Новый дух» в 1933 г. До 1937 г. жил в Германии и Семен Франк.
Часто пишут об огромной утрате, которую понесли наука и культура России в лице пассажиров «философского парохода». Безусловно, Ильин и Бердяев — великие имена. И не только они… Но что стало бы с ними и другими изгнанниками в России, когда по стране во всю силу покатилось колесо красного террора? «Высылка была делом Троцкого, — писал вице-председатель берлинского Союза русских писателей и журналистов писатель Борис Константинович Зайцев. — За нее высланные должны быть ему благодарны: это дало им возможность дожить свои жизни в условиях свободы и культуры. Бердяеву же открыло дорогу к мировой известности».
Послесловие
Экономист Н. Д. Кондратьев, в отношении которого высылка была отменена, до 1930 г. работал в народном хозяйстве, потом был арестован, приговорен к 8 годам заключения и в 1937 г. расстрелян.
Специалист в области теоретической гидравлики профессор И. И. Куколевский был также исключен из списка пассажиров «философского парохода». Впоследствии получил звание заслуженного деятеля науки и техники РСФСР, в 1943 г. был удостоен Сталинской премии.
Вдоль по НЭПскому…
Западную часть немецкой столицы за каких-то год-полтора заселили российские эмигранты. Территорию тогдашнего «Русского Берлина» можно примерно локализовать в пределах улицы Кантштрассе (Kantstrasse) на западе, площадей Ноллендорфплац (Nollendorfplatz) и Прагерплац (Pragerplatz) на юге, площади Байришер-плац (Bayerischerplatz) на востоке, парка Тиргартен (Tiergarten) на севере с бульваром Курфюрстендамм (Kurfuer-stendamm) между ними. Район Шарлоттенбург россияне по аналогии с Петроградом называли Шарлоттенградом, Курфюрстендамм именовали «Нэпским проспектом» (производное от НЭП — новой экономической политики). Здесь гости любили прогуливаться как дома в «старое время». Одним из центров культурной жизни стала Прагерплац, где жили многие видные эмигранты. Некоторые по приезде впервые селились здесь в пансионе «Прагер»: Алексей Толстой, Марина Цветаева, Илья Эренбург и др.
В этих местах группировались многочисленные магазины, издательства, книжные лавки, библиотеки, рестораны, парикмахерские…
Наиболее заметны в русской колонии были представители интеллигенции, люди культуры и искусства — писатели, журналисты, художники, артисты. Как и большинство остальных эмигрантов, они считали, что большевики долго не продержатся, жили ожиданием возвращения на родину, не стремились к ассимиляции. По некоторым оценкам, их было около тысячи человек. Собственно, именно эту часть эмигрантской общины обычно подразумевают под «Русским Берлином». Но их творческая аура, осеняя своей благородной тенью русское эмигрантское сообщество в целом, нередко подвигает молодых восторженных немецких журналисток видеть в каждом втором эмигранте Набокова и в каждом третьем Ходасевича.
Борщ с кашей
По списку Карла Шлёгеля, в «Русском Берлине» первой эмигрантской волны было около 20 ресторанов с русской кухней. Среди них — «Либерти» (первый русский бар-ресторан) на Нюрнбергерштрассе (Nuembergerstrasse, 65) недалеко от магазина «КаДеВе», знаменитые «Ландграф» на Курфюрстенштрассе (Kurfuerstenstrasse, 75) и «Пражское кафе» (Prager Diele) на Прагерплац, «Кулинар» на Шаперштрассе (Shaperstrasse, 16), «Медведь» на Байришерштрассе (Bayerischerstrasse, 11), на Виттенбергплац (Wittenbergplatz), где подавали «борщ с гречневой кашей во всякое время», «Русский уголок» на Ной Винтерфельдштрассе (Neue Wintrefeldstrasse, 9), рядом с Ноллендорфплац…
[18] Во многих заведениях русского общепита было не только русское меню. Там играли оркестры балалаек, звучали цыганские романсы, плясали разодетые в пух и прах казаки… В дорогих ресторанах можно было послушать цыганский хор князя Б. А. Голицына («Стрельна»), цыганские романсы в исполнении К. Л. Истоминой («Медведь»), солиста бывшего придворного оркестра И. Ф. Гиля («Русско-немецкий ресторан»)… В местах подешевле выступали ансамбли, составленные, например, из бывших юнкеров. Вот как описывает такой ансамбль в ресторане «Тары-бары» Роман Гуль: «Все в красных сафьяновых сапогах, синих шароварах, белых широких русских рубахах, талии обмотаны красными кушаками. Инструменты — балалайки, гитары, домры, а один ударяет в бубен». Как пишут, сольные партии на балалайке у них исполнял князь Мещерский, уланский офицер и георгиевский кавалер. Случалось, в ресторанах между эмигрантами вспыхивали скандалы, если, например, одна часть публики — монархисты — вставала при звуках «Боже, Царя храни!», а другая — сторонники Временного правительства — продолжала сидеть. Доходило до рукоприкладства. В советских фильмах о Белой эмиграции можно было видеть подобные сцены. Доведенные до гротеска, они, тем не менее, были не далеки от истины.
