Когда на предварительном следствии я писал якобы о своей террористической деятельности, у меня сердце обливалось кровью. Я утверждаю, что я не был террористом. Кроме того, если бы я хотел произвести террористический акт над кем-либо из членов правительства, я для этой цели никого бы не вербовал, а, используя технику, совершил бы в любой момент это гнусное дело.
Все, что я говорил и сам писал о терроре на предварительном следствии, — «липа».
Я кончаю свое последнее слово. Я прошу Военную коллегию удовлетворить следующие мои просьбы.
Судьба моя очевидна. Жизнь мне, конечно, не сохранят, так как я и сам способствовал этому на предварительном следствии. Прошу об одном, расстреляйте меня спокойно, без мучений.
Ни суд, ни ЦК мне не поверят, что я не виновен. Я прошу, если жива моя мать, обеспечить ее старость и воспитать мою дочь.
Прошу не репрессировать моих родственников — племянников, так как они совершенно ни в чем не виноваты.
Прошу суд тщательно разобраться с делом Журбенко, которого я считал и считаю честным человеком, преданным делу Ленина — Сталина.
Я прошу передать Сталину, что я никогда в жизни политически не обманывал партию, о чем знают тысячи лиц, знающие мою честность и скромность. Прошу передать Сталину, что все то, что случилось со мной, является просто стечением обстоятельств и не исключена возможность, что к этому и враги приложили свои руки, которых я проглядел. Передайте Сталину, что умирать я буду с его именем на устах».
Суд удалился на совещание. По возвращении с совещания председательствующий объявил приговор.
«Приговор
Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР приговорила:
Ежова Николая Ивановича подвергнуть высшей мере уголовного наказания расстрелу с конфискацией имущества, лично ему принадлежащего.
Приговор окончательный и на основании постановления ЦИК СССР от 1 декабря 1934 года приводится в исполнение немедленно…»
Николай Ежов так ничего и не понял. Этот коммунист-фанатик был слишком «зомбирован» системой и не был способен мыслить самостоятельно, ощущать реальность. Он, втравленный Сталиным в охоту на врагов народа, видел вокруг себя только вредителей, шпионов, диверсантов и думал, что это они, а не Хозяин, бросили его в тюрьму и отдали под суд.
Ежова расстреляли на следующий день. Справка о приведении приговора в исполнение находится в первом томе его уголовного дела № 510.
«Секретно
Справка
Приговор о расстреле Ежова Николая Ивановича приведен в исполнение в г. Москве 4.2.1940.
Акт о приведении приговора в исполнение хранится в особом архиве 1-го Спецотдела НКВД СССР, том № 19, лист № 186.
Нач. 12-го отделения (спецотдела НКВД СССР)
Лейтенант госбезопасности Кривицкий».
В деле Ежова много загадок. Даже такая простая и отработанная в НКВД процедура, как расстрел, по-разному интерпретируется некоторыми авторами.
По данным писателя Бориса Камова, Ежова перед экзекуцией раздели до гола и отдали на расправу его бывшим подчиненным, которые стали его зверски избивать. Больше всех старался один полковник, хотя такого звания тогда в госбезопасности не было.
«В комнату для исполнения с желобками в полу и другими конструктивными усовершенствованиями, — пишет Б. Камов, — Ежова приволокли. И он уже мало чем напоминал живое существо. По одной версии, стрелять уже не было никакой нужды. И выстрелы были сделаны для порядка. А по другой — почти все сопровождающие пожелали разрядить в ненавистного наркома свои браунинги. Многие пистолеты были наградными, с серебряными монограммами на рукоятках».
В этом можно усомниться. Во-первых, приведение в исполнение смертного приговора было секретным мероприятием в НКВД, к которому не допускались даже его высокопоставленные сотрудники, и делать из него описанное Камовым побоище, нечто среднее между расправой с карманником на восточном базаре и расстрелом 26-ти бакинских комиссаров, никто бы не стал. Во-вторых, автор в недостаточной степени владеет информацией, признаваясь в том, что не знает, судили наркома, прежде чем казнить, или нет, и неверно сообщает читателям, что Ежова арестовали вместе с женой. Как известно, ко времени ареста он уже был вдовцом.
Весьма необычную картину казни Ежова приводит в своей книге «Два сталинских наркома» В.А. Ковалев.
«По рассказам очевидцев, в свои последние мгновения в глубоком сыром подвале Сухановской тюрьмы маленький тщедушный человек долго (?!) метался меж четырех стен, уворачиваясь (?!) от пуль. Казалось, они его не брали. Но это уже скорее напоминало конвульсию. Живым из этого подвала не выходил никто…»
Столь неточную стрельбу исполнителей приговора трудно объяснить. Скорее всего, перед прощанием со своим бывшим шефом они с горя или с радости крепко выпили. Другого объяснения нет, поскольку для бывшего хозяина Лубянки уж наверное бы нашли хотя бы одного «ворошиловского стрелка».
Тем не менее Ежова расстреляли. Не известно, сколько извели на это патронов и послали ли пули в качестве сувениров Берия.
Судьба Ежова была окутана таинственностью. О нем ходило много слухов.
Говорили, что, будучи шпионом, он сумел убежать за границу и живет в Германии, консультируя Гитлера; что ему дали большой срок и он сидит в одиночной камере в Сухановке и даже не выходит на прогулки; что его видели уже во время войны, в одном из колымских лагерей, и еще много всяких несуразиц.
«…По линии НКВД, — пишет публицист Игорь Бунич, — было распущено о судьбе Ежова два слуха. Первый, что он сошел с ума и сидит на цепи в сумасшедшем доме, и второй, что он повесился, нацепив на грудь табличку, где называет себя не совсем корректным для печати словом».
Вряд ли чекистам было выгодно распространять столь нелепую дезинформацию о судьбе своего бывшего командира. Слухи часто рождаются сами по себе, когда отсутствует правда…
Приложения
Стенограмма доклада наркома НКВД Н.И. Ежова на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года
23 февраля 1937 г. Вечернее заседание
Молотов. Товарищи, разрешите объявить заседание пленума открытым. К повестке дня есть замечания у членов пленума? (Голоса с мест. Нет.) Нет возражений? (Голоса с мест. Нет.) Утверждается. Начнем с первого вопроса Дело Бухарина и Рыкова. Доклад т. Ежова.
Ежов. Товарищи, на прошлом Пленуме Центрального Комитета партии, на основании показаний Каменева, Пятакова, Сокольникова, Сосновского, Угланова и Куликова, я докладывал о существовании антисоветской организации правых, которую возглавлял центр в составе: Бухарина, Рыкова, Томского, Угланова и Шмидта. Я тогда докладывал Пленуму ЦК партии о том, что члены центра Бухарин, Рыков, Томский, Угланов: во-первых, знали о существовании подпольного антисоветского троцкистско-зиновьевского объединенного блока; во-вторых, знали о существовании подпольного антисоветского троцкистского параллельного центра; в-третьих, были осведомлены о том, что троцкистско-зиновьевский объединенный блок и троцкистский параллельный центр в своей борьбе против партии и Советского правительства перешли к методам террора, диверсии, вредительства; в-четвертых, были осведомлены об изменнической платформе троцкистско-зиновьевского блока, направленной к реставрации капитализма в СССР при помощи иностранных фашистских интервентов и, наконец, в-пятых, члены центра Бухарин, Угланов и Рыков стояли на той же платформе, контактировали антисоветскую деятельность своей правой организации с организацией троцкистов.
