– Мам, это я с ними занимаюсь, я их учу, а не отец. Как они росли, так и дальше будут.
– Выскочка ты, вот кто. Как я в тебе ошибалась! Я думала, Лина выскочка, а это ты. Твоя подруга дом родителям купила, а ты что? Купила ты нам дом? Твоя подруга командует тут всеми, у нее даже Микеле Солара по струнке ходит. А ты кем командуешь? Поганцем сынком Сарраторе?
Она принялась расхваливать Лилу: «Какая Лина красавица, какая благородная девушка! У них с Энцо теперь своя фирма: вот люди – сразу видно, делом заняты!» Тут я поняла, чем больше всего перед ней провинилась, – тем, что оказалась хуже Лилы. Мать сказала, что хочет что-нибудь приготовить для Деде и Эльзы – обо мне ни слова. «Значит, ей даже к столу меня пригласить противно», – подумала я. Мы с детьми ушли, не дожидаясь обеда.
32
Мы шли вдоль шоссе, когда я заколебалась: может, подождать отца у ворот, хоть поздороваться с ним? Или пройтись по кварталу в поисках братьев? Или зайти к сестре, только вот дома ли она? Из телефонной будки я позвонила Элизе и повела девочек к ней – в огромную квартиру с видом на Везувий. Беременности еще не было заметно, но сестра очень изменилась. Беременность не только заставила ее разом повзрослеть, но и как-то искорежила. В ней появилась какая-то вульгарность: во внешности, в словах, в голосе. Лицо у нее было землистого цвета, недовольное – она нам явно не обрадовалась. От любви или хотя бы детского уважения не осталось и следа. Вопрос о болезни матери ее разозлил – таким тоном она раньше никогда со мной не говорила.
– Лену, врач сказал, что с ней все в порядке, просто она страдает. Мама совершенно здорова! Конечно, ей плохо, только болезнь тут ни при чем. Это все из-за тебя. Ты очень ее огорчила, вот она и сникла!
– Что за чушь ты несешь?
– Чушь, говоришь?! – Она разозлилась еще больше. – Я просто тебе объясняю, что у меня со здоровьем хуже, чем у мамы. И раз уж ты теперь живешь в Неаполе и знаешь больше, чем врачи, позаботься о ней хоть немного. Хоть чуть-чуть о ней подумай – она и расцветет!
Я сдерживалась: не хотела ссориться. Почему она так со мной говорит? Неужели я тоже настолько изменилась в худшую сторону? Неужели нашей дружбе конец? Или дело не во мне, а в самой Элизе? Может, она, самая младшая в нашей семье – живое доказательство того, что квартал портит людей еще быстрее, чем раньше? Деде с Эльзой молчали, скромно сидя рядком, явно расстроенные, что тетя совсем не обращает на них внимания. Я разрешила им доесть бабушкины леденцы и вернулась к разговору с сестрой:
– Как у вас дела с Марчелло?
– Отлично, как же еще? Если бы не смерть его матери, мы были бы абсолютно счастливы. А так у него столько забот…
– Ты про какие заботы?
– Про обычные, Лену, про обычные. Ты привыкла о книжках думать, а в жизни все по-другому.
– А Пеппе и Джанни как?
– Работают.
– Никак не могу их застать.
– Сама виновата, не приезжаешь никогда, вот и не застаешь.
– Теперь буду чаще приезжать.
– Ну и молодец. А еще поговорила бы ты со своей подружкой Линой.
– А что случилось?
– Ничего, но у Марчелло и без нее забот хватает, а тут еще она.
– Ничего не понимаю.
– А ты спроси у Лины. И если ответит, скажи ей, чтобы перестала совать нос в чужие дела.
В ее словах я узнала манеру Солара говорить недомолвками и поняла, что былого доверия между нами уже не будет. Я сказала, что с Лилой мы не общаемся, но, со слов матери, она уволилась от Микеле и открыла свое дело.
– Открыла-открыла… На наши деньги! – взорвалась Элиза.
– Как это? Объясни ты мне наконец, что тут творится?
– Да что тут объяснять, Лену? Подружка твоя крутит Микеле как хочет. Только вот с моим Марчелло у нее это не пройдет!
33
В общем, приглашения на обед мы не дождались и от Элизы. Мы уже стояли в дверях, когда Элиза, видимо, поняла, что повела себя невежливо, и позвала Эльзу: «Пойдем-ка с тетей». Они ушли в комнату: за пару минут, что их не было, Деде вся извелась, вцепилась мне в руку и не отпускала. Эльза вернулась серьезная, но довольная. Не успели мы выйти на лестничную клетку, как Элиза поспешила закрыть за нами дверь, как будто лишней минуты не желала с нами находиться.
Только на улице Эльза показала нам секретный подарок от тети: двадцать тысяч лир. Элиза подарила ей деньги; в детстве родственники чуть богаче нас часто делали так же. Деньги тогда дарили детям для виду: на самом деле все понимали, что мы тут же отдадим их матери, чтобы семья хоть как-то сводила концы с концами. Элиза тоже дала деньги не столько Эльзе, сколько мне, но цель у нее была другая. Этими двадцатью тысячами лир, которых хватило бы на покупку трех дорогих книг, она хотела доказать мне, что Марчелло любит ее и что они живут в достатке.
Девочки начали драться, я их еле успокоила. Эльзу пришлось допрашивать с пристрастием, чтобы выбить из нее признание, что тетя велела поделить деньги: десять тысяч ей, десять – Деде. Они все еще ругались и дергали друг друга за волосы, когда я услышала, как меня окликнули по имени. Это была Кармен. Из-за холодного приема у сестры и детской ссоры я совсем забыла обойти заправку стороной. Теперь Кармен приветливо махала мне рукой: черные кудрявые волосы, широкое лицо, форменная голубая рубашка.
Сбежать не удалось. Кармен закрыла заправку и потащила нас к себе обедать. Вскоре пришел ее муж, которого я раньше никогда не видела. Оказалось, он ходил в школу за детьми. У них было два мальчика: старший – ровесник Эльзы, второй на год младше. Роберто оказался очень славным. Он с помощью сыновей накрыл на стол, а после обеда сам убрал и вымыл посуду. Я впервые встретила среди своих ровесников такую дружную пару: сразу было видно, что они счастливы вместе. Наконец я почувствовала, что мне здесь рады, девочкам тоже все нравилось: они с аппетитом поели и пошли играть с мальчишками, присматривая за ними, как за маленькими. За пару часов покоя я воспрянула духом. Потом Роберто побежал открывать заправку, и мы с Кармен остались одни.
Она вела себя очень тактично, не упоминала о Нино, не спрашивала, из-за него я переехала в Неаполь или нет, живу ли с ним, хотя ей, разумеется, было любопытно. Вместо этого она рассказывала о муже, о том, какой он прекрасный работник и семьянин. «Знаешь, Лену, – говорила она, – среди всей этой боли он и дети – единственное мое утешение». Тут она снова погрузилась в воспоминания об ужасной истории с отцом, страданиях и смерти матери, временах, когда она работала в колбасной Стефано Карраччи, пока Ада не заняла место Лилы и не стала над ней издеваться. Мы немного посмеялись над ее романом с Энцо: «Ох и глупые мы были, Лену!» О Паскуале она не упомянула ни разу, пришлось самой спросить. Вместо ответа она уставилась в пол, покачала головой, а потом неожиданно заговорила о другом.
– Пойду позвоню Лине, – вдруг вспомнила она. – А то, если узнает, что мы встретились, а я ей не сказала, больше разговаривать со мной не будет.
