Я стала чаще ездить в Неаполь, но не рвалась встречаться с родными и друзьями, а родные и друзья не рвались встречаться со мной. Виделась я только с Лилой, и инициатива всегда исходила от меня, а не от нее. Но и с Лилой мне было некомфортно: в последние годы в ней появился жуткий местечковый патриотизм, поэтому я предпочитала одинокие прогулки по виа Караччоло, кварталу Вомеро или виа Трибунали. Весной 2006 года я оказалась на несколько дней заперта в гостиничном номере на корсо Витторио Эмануэле – на улице лило как из ведра – и, коротая время, написала небольшую, страниц на восемьдесят, повесть о жизни квартала и исчезновении Тины. Писала я быстро, ничего не выдумывая. Текст получился сухой и плотный, лишь к концу я дала волю воображению. Осенью 2007 года я опубликовала повесть под названием «Дружба». Она имела огромный успех. Повесть до сих пор хорошо продается и входит в список литературы, рекомендованной школьникам для летнего чтения.
Но я ее ненавижу.
За два года до выхода книги, в тот самый день, когда в сквере нашли труп Джильолы (какая ужасная кончина – умереть от инфаркта в полном одиночестве), Лила взяла с меня обещание никогда не писать о Тине. Но я нарушила данное слово, и сделала это чуть ли не демонстративно. На протяжении нескольких месяцев я верила, что написала лучшую книгу в своей жизни. Ко мне вернулась слава; я уж почти забыла, что такое настоящий литературный успех.
Но в конце 2007 года, перед Рождеством, когда я приехала в книжный магазин «Фелтринелли» на пьяцца Мартири на презентацию «Дружбы», я вдруг поняла, что мне стыдно и страшно. Я боялась, что увижу в зале, прямо в первом ряду, Лилу, и она начнет задавать мне неприятные вопросы. Но вечер прошел как по маслу, публика встретила меня восторженно. Вернувшись в гостиницу, я почувствовала себя увереннее и набрала номер Лилы. Я звонила ей и на домашний телефон, и на мобильный, и снова на домашний. Она не отвечала. С тех пор я больше ни разу ее не слышала.
2
Я не знаю, как рассказать о ее боли. Порой мне казалось, что случившаяся с ней беда была предначертана ей судьбой и подстерегала ее всю ее жизнь. Ее дочь не могла погибнуть от болезни, или несчастного случая, или от руки убийцы – она могла только бесследно исчезнуть. Лиле некуда было излить эту боль. Не осталось бездыханного тельца, которое еще недавно ходило, бегало, болтало, обнимало ее, а теперь вдруг перестало даже дышать; ей некого было в отчаянье прижать к себе, некого похоронить. Будто часть ее собственного тела, которая еще минуту назад была здесь, вдруг дематериализовалась, лишилась формы, не оставив за собой даже тени. Я ничего не знаю о том, что пережила Лила после исчезновения дочери, и не возьмусь описывать ее муки.
После того страшного дня я прожила в той же квартире еще десять лет и ни разу не видела, чтобы Лила плакала или билась в истерике, хотя мы с ней виделись каждый день. Сутки беспорядочно пробегав в поисках дочери, она вдруг сдалась, словно у нее полностью иссякли силы. Она села у окна на кухне и долго сидела не двигаясь, глядя на железную дорогу и небо – больше оттуда ничего видно не было.
Потом она встала и вернулась к привычной жизни, только утратив последние остатки терпимости. Она разом постарела, а ее и без того вздорный характер окончательно испортился. Она постоянно затевала ссоры и на всех орала: люди от нее шарахались. В первое время она то и дело вспоминала Тину и повторяла ее имя, словно это могло вернуть ей дочку. Потом все изменилось: она запрещала говорить о пропавшем ребенке, а тому, кто смел нарушить запрет, указывала на дверь. Единственное, что она восприняла спокойно, было письмо от Пьетро – вежливое и дружелюбное и не содержавшее ни намека на Тину. Вплоть до 1995 года, когда я уехала, Лила за исключением крайне редких случаев вела себя так, будто ничего не случилось. Однажды Пинучча назвала Тину ангелочком, который смотрит на нас с небес. «Пошла вон!» – сказала ей Лила.
3
Никто в квартале не верил ни в эффективность полиции, ни в помощь прессы. Тину искали своими силами – мужчины, женщины, даже дети. Родственники и друзья дни и недели напролет прочесывали окрестности. В поисках не участвовал только Нино, который ограничился парой телефонных звонков; впрочем, он и звонил-то с единственной целью – подчеркнуть, что он здесь ни при чем, потому что передал девочку Лине и Энцо. Меня его поведение нисколько не удивило: он принадлежал к числу тех мужчин, которые, недоглядев во время игры за упавшим ребенком, больше всего боятся, что кто-нибудь придет и скажет: «Это ты виноват, что он упал». Больше его ничего не волновало, и мы быстро о нем забыли. Энцо и Лила в основном полагались на Антонио, который в очередной раз отложил отъезд в Германию. Он сделал это из дружбы и, как он, к немалому нашему удивлению, нам объяснил, по приказу Микеле Солары.
Солара принимали в поисках девочки самое активное участие и, должна отметить, всячески его выпячивали. Прекрасно зная, как к ним относятся Лила и Энцо, однажды вечером они заявились к ним и, якобы выступая от имени всего квартала, поклялись, что не пожалеют усилий, чтобы Тина вернулась к родителям целой и невредимой. Лила смотрела на них невидящим взглядом, а Энцо, бледный как смерть, выслушал их и крикнул, что они-то и похитили его дочку. Он постоянно твердил об этом и повторял на каждом углу, что Тину украли Солара за то, что они с Лилой отказались отдавать им часть выручки Basic Sight. Возрази ему кто-нибудь, он бы тут же убил его своими руками, но никто не смел открыто ему возражать, а в тот вечер с ним не стали спорить даже братья Солара.
– Мы понимаем, как тебе плохо, – сказал Марчелло. – Если бы у меня отняли Сильвио, я бы с ума сошел.
Они дождались, пока Энцо немного не успокоился, и ушли, а на следующий день отправили к Лиле и Энцо своих жен, Джильолу и Элизу, которых хозяева приняли без особого тепла, но все же вежливее, чем их мужей. В дальнейшем Солара предприняли еще множество инициатив. По всей вероятности, именно они организовали опрос рыночных торговцев, по воскресеньям приходивших в квартал со своими лотками, а также окрестных цыган. И разумеется, это они стояли за бучей, поднявшейся против полицейских, которые влетели в квартал с включенной сиреной и арестовали сначала Стефано – у того как раз случился первый сердечный приступ, и его забрали в больницу, – затем Рино (его выпустили) через несколько дней, и, наконец, Дженнаро – этот горько рыдал и клялся, что любил сестренку как никого другого на свете и ни за что не причинил бы ей зла. Не исключено, что дежурство возле начальной школы организовали тоже Солара; в результате был пойман «извращенец», до сих пор считавшийся местной страшилкой. Им оказался тощий мужчина лет тридцати; у него не было детей, которых надо встречать из школы, но он постоянно маячил около школьных ворот. Бдительные «охранники» набросились на него с кулаками, тот вырвался и бежал до самого сквера, где его снова схватили и прикончили бы на месте, не докажи он, что он всего лишь стажер из «Маттино», гоняющийся за горячими новостями.
После этого случая волнение в квартале немного улеглось, и его обитатели постепенно вернулись к привычной жизни. Никаких следов Тины по-прежнему обнаружено не было, и слух о том, что ее задавил грузовик, распространялся все шире. Он устраивал всех: и соседей, уставших от бесплодных поисков, и полицию, и журналистов. Внимание публики надолго переключилось на ближайшие к кварталу стройплощадки. В те же дни я встретилась с Армандо Галиани, сыном своей лицейской преподавательницы. Он бросил медицину, в 1983 году баллотировался в парламент, но проиграл выборы и благодаря не слишком большой разборчивости местного телеканала теперь занялся журналистикой, причем весьма агрессивной. Он рассказал мне, что его отец умер около года назад, а мать перебралась во Францию; у нее тоже начались нелады со здоровьем. Он просил, чтобы я отвела его к Лиле. Я отговаривалась, дескать, она сейчас не в том состоянии, но он настаивал. Я ей позвонила. Она, с трудом вспомнив Армандо, согласилась с ним встретиться, хотя до этого наотрез отказывалась разговаривать с журналистами. Армандо рассказал ей, что расследовал, как идет ликвидация последствий землетрясения, и много ездил по стройкам. На одной из них он слышал, что один грузовик, замешанный в некоем преступлении, спешно утилизировали. Лила дослушала его и сказала:
