– Врешь.
– Я говорю только то, что знаю.
– Тебе плевать и на грузовики, и на стройки, и на мою дочь.
– Ты хочешь меня оскорбить?
– Именно. Прямо сейчас и начну. Врач из тебя был дерьмовый, и революционер дерьмовый, и журналистом ты стал дерьмовым. Катись из моего дома!
Армандо помрачнел. Взмахом руки попрощавшись с Энцо, он ушел. Я проводила его на улицу. Он не скрывал огорчения: «Даже горе ее не изменило! Объясни хоть ты ей, что я хотел им помочь». Потом он взял у меня длинное интервью, и мы расстались. Меня поразила его манера задавать вопросы, тщательно подбирая каждое слово. Ему пришлось многое пережить: и проблемы с Надей, и разрыв с женой, но теперь он, судя по всему, вернулся в норму. Его прежняя убежденность в том, что именно он знает, как должен думать и действовать подлинный противник капитализма, трансформировалась в своего рода болезненный цинизм.
– Италия превращается в помойную яму, – сокрушался он, – и все мы в ней сгнием. Чем больше я езжу, тем яснее вижу, что все порядочные люди давно с этим смирились. К сожалению, Элена, к великому сожалению. В рабочих партиях было немало честных людей, но они уже ни на что не надеются.
– Почему ты взялся за эту работу?
– По той же причине, по какой ты занимаешься своей.
– То есть?
– Из тщеславия. Когда прятаться стало не за чем, я осознал, насколько тщеславен.
– А с чего ты решил, что и я тщеславна?
– Достаточно сравнить тебя и твою подругу. В ней нет ни капли тщеславия, и это печально. Тщеславие – ценный ресурс. Тщеславный человек внимателен к себе и к своему окружению. Лина лишена тщеславия, поэтому она и потеряла свою дочь.
Я следила за тем, как он вел расследование; судя по всему, свое дело он знал хорошо. Он нашел обгоревший каркас грузовика в районе Понти-Росси и связал эту находку с исчезновением Тины. Новость вызвала некоторый шум, о ней несколько дней писали даже в центральной печати. Правда, позже выяснилось, что сгоревший грузовик не имел к исчезновению ребенка никакого отношения.
– Тина жива, – сказала на это Лила. – А этого говнюка я больше не желаю видеть.
4
Не знаю, как долго она считала, что ее дочь жива. Но чем больше отчаивался Энцо, то плача, то впадая в ярость, тем увереннее повторяла Лила: «Вот увидишь, нам ее вернут». В то, что Тину сбил грузовик, она не верила никогда; она говорила, что первой услышала бы звук удара или детский крик. Версию Энцо, обвинявшего в похищении девочки братьев Солара, она тоже не поддерживала. Она полагала, что Тину украл кто-то из клиентов Basic Sight, понимавший истинную стоимость компании, и ждала, что со дня на день с нее станут требовать выкуп. Того же мнения придерживался Антонио, уж не знаю почему. Разумеется, полиция прорабатывала эту версию, но, поскольку звонков с требованием выкупа так и не поступило, отказалась от нее.
Квартал разделился на две части: большинство не сомневалось, что Тина мертва; те, кто верил, что ее держат в заложниках, остались в меньшинстве. К нему принадлежали все, кто любил Лилу, в том числе и я. Кармен упорно твердила, что девочка жива, а в каждом, кто смел утверждать обратное, видела личного врага. Однажды я слышала, как она шепнула Энцо: «Скажи Лине, что Паскуале тоже уверен, что Тина найдется». Но спорить с большинством было все труднее: нас, продолжавших искать Тину, открыто называли наивными дураками. Соседи говорили, что Лила, при всем своем хваленом уме, никогда не вернет себе ребенка.
Кармен первой догадалась, что и восхищение, которое до исчезновения Тины нашей подруге демонстрировал весь квартал, и поддержка, оказанная ей после трагедии, были показными и скрывали давнюю неприязнь к Лиле. «Сама посмотри, – говорила она мне, – раньше они на нее молились, как на святую, а теперь идут мимо и головы в ее сторону не повернут». Я стала приглядываться и поняла, что она права. Люди думали: «Тину, конечно, жалко, но, будь ты и в самом деле такая крутая, никто бы ее и пальцем не тронул». Когда мы вместе шли по улице, со мной встречные здоровались, а ее словно не замечали. Те, кто раньше ее превозносил, теперь уверились, что она притягивает несчастья. Иными словами, они разочаровались в Лиле и перестали видеть в ней альтернативу семейству Солара.
Но это было еще не все. В первые же недели после исчезновения Тины у дверей нашего дома и офиса Basic Sight стали появляться цветы и адресованные Лиле или Тине открытки с переписанными из школьных учебников стихами. Поначалу эта инициатива воспринималась как чистый и искренний порыв, но вскоре она все больше стала напоминать издевательство. Вслед за цветами мамаши, бабушки и дети потащили старые игрушки, заколки для волос, цветные ленты и старые детские туфельки. Затем пошли самодельные куклы с жуткими нарисованными красными чернилами ртами и кривобокие игрушечные зверушки. В первое время Лила спокойно собирала весь этот хлам и относила на помойку, но однажды сорвалась и наорала на проходивших мимо соседей; особенно досталось ребятне, которая подглядывала за ней издалека. За ней окончательно закрепилась репутация свихнувшейся от горя мамаши, внушающей окружающим страх и ужас. Ну а после того, как тяжело заболела девочка, которую Лила грубо обругала за то, что та написала мелом на двери: «Тину съели мертвецы», соседи стали шарахаться от нее как от зачумленной.
Сама она этого будто и не замечала. Она по-прежнему верила, что Тина жива, и эта уверенность не ослабевала в ней ни на минуту. Наверное, она же была причиной того, что Лилу особенно потянуло к Имме. В первые месяцы я старалась, чтобы она пореже общалась с моей младшей дочерью; мне казалось, что это причинит Лиле лишнюю боль. Но та всячески давала мне понять, что ей нравится возиться с Иммой, и я даже стала разрешать дочке оставаться у Лилы на ночь. Однажды утром, когда я спустилась ее забрать, дверь была приоткрыта, и я вошла без стука. Имма расспрашивала Лилу о Тине. После того воскресенья я сказала ей, что Тина уехала в Авеллино к родственникам Энцо, и дочка постоянно донимала меня вопросом, когда вернется ее подружка. И вот сейчас она задала тот же вопрос Лиле. Та, будто ее не слыша, принялась рассказывать, как родилась Тина, как в первый раз потянулась за игрушкой, как брала у мамы грудь и не хотела ее отпускать, и так далее и тому подобное. Я замерла на пороге. Имма нетерпеливо перебила Лилу:
– А когда она вернется?
– Тебе без нее одиноко?
– Мне не с кем играть.
– Мне тоже.
– Так когда она вернется?
Лила чуть помолчала и вдруг резко бросила:
– Не твое дело! И вообще, что ты ко мне привязалась?
Эти слова на диалекте прозвучали так грубо и несправедливо, что я испугалась. Коротко поздоровавшись с Лилой, я увела дочку домой.
Я всегда прощала Лиле ее выходки, а теперь и подавно. Она совсем перестала себя сдерживать, и я, насколько это было в моих силах, старалась ее вразумить. Когда полицейские арестовали Стефано, Лила мгновенно поверила, что это он украл Тину, и даже отказывалась навещать его в больнице, куда он попал с инфарктом. Мне стоило немалых трудов убедить ее, что он тут ни при чем. В том, что Лила не ополчилась на брата, когда и его вызвали на допрос в полицию, тоже была моя заслуга. Я пыталась делать что могла и в тот кошмарный день, когда задержали Дженнаро. Не успел он вернуться домой, как мать набросилась на него с обвинениями. Разыгралась ужасная ссора, после которой Дженнаро ушел жить к отцу, крикнув Лиле напоследок, что она навсегда потеряла не только Тину, но и его. Конечно, я понимала, почему она так себя ведет и кидается на всех, даже на меня. Но позволить ей обижать Имму я не собиралась. С того дня, разрешая Лиле взять к себе девочку, я места себе не находила от волнения.
