Однажды она обложила меня такими словами на диалекте, что я рассвирепела.
Но, судя по всему, дело было не только в ее суровом характере. После слов Лилы я стала внимательно наблюдать за дочерью и поняла, что отношение Деде к сыну подруги не объясняется затянувшейся детской привязанностью или подростковой жалостью к униженным и оскорбленным. Я догадалась, что она равнодушна к другим парням только потому, что с детства увлечена Рино. Меня это испугало. Я вспоминала свою долгую любовь к Нино и с ужасом сознавала, что Деде идет по моим стопам. Ситуация осложнялась тем, что Нино действительно был наделен многими талантами и вырос красивым, умным, преуспевающим мужчиной, а Рино – закомплексованный, необразованный, лишенный всякого обаяния – был человеком без будущего, а если присмотреться, похожим на дона Акилле даже больше Стефано.
Я решила поговорить с Деде. Через пару месяцев ей предстояли выпускные экзамены, она целыми днями занималась и могла сказать мне: «Мам, давай не сейчас, мне правда не до того». Эльза так бы и сделала – ей ничего не стоило отшить меня, а то и приврать, – но только не Деде. Если я задавала своей старшей дочери вопрос, она всегда на него отвечала, и отвечала честно.
– Ты влюблена в Рино? – спросила я ее.
– Да.
– А он?
– Не знаю.
– Давно ты его любишь?
– Всю жизнь.
– А если он не ответит тебе взаимностью?
– Тогда моя жизнь потеряет всякий смысл.
– Что ты думаешь делать?
– Скажу тебе после экзаменов.
– Скажи сейчас.
– Если он меня любит, мы уедем.
– Куда?
– Не знаю, но подальше отсюда.
– Он тоже ненавидит Неаполь?
– Да. Он хочет перебраться в Болонью.
– Почему именно туда?
– Он говорит, там свободная жизнь.
Я посмотрела на нее с нежностью.
– Деде, ты ведь понимаешь, что ни я, ни папа никуда тебя не отпустим.
– А вам и не надо меня отпускать. Я уеду, и все.
– А где ты возьмешь деньги?
– Заработаю.
– А как же твои сестры? Как же я?
– Мам, рано или поздно нам все равно придется расстаться.
Тот разговор отнял у меня все силы. Она методично излагала мне свои безумные планы, а я делала вид, что воспринимаю ее всерьез.
Я с тревогой размышляла, что мне следует предпринять. Деде была всего лишь влюбленной девчонкой; так или иначе, но ее я заставлю меня слушаться. Настоящую проблему представляла собой Лила, которую я боялась. Она будет биться за свои интересы. Она потеряла Тину, и у нее не осталось никого, кроме Рино. С помощью Энцо ей удалось снять его с иглы, но это было так мучительно, что Лила ни за что не позволила бы мне причинить ему лишние страдания. К тому же общение с Деде и Эльзой явно шло ему на пользу; он начал работать с Энцо. Вдруг, если я разлучу его со своими дочерями, он опять покатится по наклонной плоскости? Мне было не все равно, что с ним будет: я была привязана к сыну Лилы и всегда его жалела. Ему выпало несчастливое детство, да и вырос он каким-то неприкаянным. Очевидно, он тоже любил Деде и тяжело перенес бы ее потерю. Что мне было делать? Я стала с ним приветливее, но хотела, чтобы между нами не осталось никаких недоговоренностей: я прекрасно к нему отношусь и во всем готова ему помогать, но они с Деде слишком разные, и их близость не приведет ни к чему хорошему; что бы они там ни нафантазировали, все это очень скоро кончится пшиком. В ответ на мою доброту Рино тоже стал ко мне внимательнее, починил мне сломанные жалюзи и сменил подтекавший кран. Все три сестры с удовольствием подавали ему инструменты. Лиле не нравилась услужливость сына. Если он задерживался у нас дольше обычного, она открывала дверь на лестницу и криком приказывала ему идти домой.
21
Я продолжала придерживаться избранной стратегии, но этим не ограничилась и позвонила Пьетро. Он окончательно решил покинуть Италию и готовился к отъезду в Бостон. Дориана, как он с огорчением рассказал мне, ему изменяла и вообще оказалась лживой и безнравственной особой. Потом он внимательно выслушал меня. Он знал Рино, помнил его еще мальчишкой и довольно точно представлял себе, кем тот стал. Он дважды прервал меня вопросом: «Он точно завязал с наркотиками?» – и один раз спросил: «А он работает?» В заключение он выдал: «Абсурд какой-то!» Мы согласились, что, учитывая впечатлительность нашей дочери, нельзя допустить даже легкого флирта между ней и Рино.
Я была рада, что мы пришли к единому мнению, и попросила его приехать в Неаполь и поговорить с Деде. Он пообещал, что так и сделает, но, как всегда, на него навалилась масса срочных дел, и он появился у нас перед самым началом экзаменов у Деде под тем предлогом, что хотел проститься с дочками перед отъездом в Америку. Мы с ним давно не виделись.
Выглядел он, как обычно, немного рассеянным. В волосах появилась проседь, он погрузнел. С Лилой и Энцо он после исчезновения Тины не виделся – когда он приезжал к дочерям, всегда спешил, задерживался всего на несколько часов или сразу забирал их с собой, – но в этот раз просидел с ними долго. Пьетро, уже тогда известный профессор, со всеми вел себя приветливо, без всякого зазнайства. Вот и сейчас он с удовольствием разговаривал с ними в том серьезном и участливом тоне, который я так хорошо изучила и который раньше так меня раздражал. Теперь я его оценила: в нем не было фальши, и даже Деде его принимала. Не помню, что именно он сказал им о Тине, но, хотя Энцо оставался безучастным, Лила вся просияла; она сказала ему спасибо за прекрасное письмо, которое он написал ей несколько лет назад; по ее словам, оно очень ей помогло. Только тогда я и узнала, что он писал ей после исчезновения дочки, и искренняя признательность Лилы немало меня удивила. Впрочем, Пьетро отмахнулся от ее благодарностей, и Лила, окончательно исключив Энцо из беседы, завела с моим бывшим мужем разговор о Неаполе. Особенно подробно она говорила о палаццо Челламаре. Мне про него было известно только то, что оно находится на виа Кьяйя, зато Лила, как выяснилось, имела самое полное представление о его устройстве, истории и хранящихся в нем сокровищах. Пьетро слушал ее с интересом, я – с нетерпением. Мне хотелось, чтобы он больше времени посвятил дочерям, а главное – поговорил с Деде.
Наконец Лила отпустила Пьетро. Он поболтал немного с Эльзой и Иммой, а потом уединился с Деде для долгого и спокойного разговора. Я смотрела из окна, как они прогуливаются туда-назад вдоль шоссе, и впервые в жизни поразилась их сходству. Разумеется, на голове у Деде не было густой шапки волос, как у отца, но она унаследовала от него коренастую фигуру и немного косолапую походку. В свои восемнадцать лет она, конечно, обладала определенным женственным изяществом, но каждый ее жест и каждое движение свидетельствовали, что она – плоть от плоти Пьетро, своего рода его идеальное воплощение. Я завороженно наблюдала за ними, не в силах оторваться. Время шло, а они все ходили и ходили. Эльза с Иммой начали проявлять нетерпение. «Мне тоже есть что рассказать папе, – жаловалась Эльза. – Когда я с ним поговорю, если он скоро уезжает?» – «Со мной он тоже обещал поговорить», – хныкала Имма.
