– Сигнальщик понадобится, – с самым деловым видом высказался второй помощник. – А еще кто-то из офицеров.
– И хорунжий Неболтай с его пистолем, – подытожил командир. – Делаем так…
И в голосе Семакова появились интонации командира, отдающего боевой приказ.
– …подходить к французу не будем. Мало ли: найдется недобитый артиллерист, да угостит ядром в упор. Посему: Кроев, спустить шлюпку. В нее: вы, Тифор Ахмедович, еще Иван Андреевич, сигнальщик Мягонький с флагами и вы, Тихон Андропович. И смотрите мне там! Никакого риска чтоб не допускать! По уяснении обстановки на французе – дать сообщение. Поспешайте!
Надобно заметить, что мичман Шёберг был крещен Йоханом, а отца его звали Андерс, но сослуживцы, по обыкновению, русифицировали шведские имя и отчество.
Боцман знал свое дело: через пять минут шлюпка отвалила от железного борта. Все напряженно следили за ней.
У судового врача «Морского дракона» были свои хлопоты. Пациент не только очнулся: он настолько хорошо себя почувствовал, что тут же начал спрашивать:
– Госпожа лекарь, а чего это меня сюда?
Неожиданно последовал встречный вопрос:
– Как вас зовут?
– Пахомом крестили.
– Так вот, Пахом, в вас попал осколок – вот он, я его достала. Прямо в сердце…
Глаза пациента сильно расширились.
– …но это еще не причина умирать. Вам повезло: ни одна кость не была задета.
Магистр жизни имела в виду, что конструкт на поврежденную кость потребовал бы для создания и поддержания намного больше энергии. Свое мнение о характере ранения пациент предпочел держать за зубами.
– Я вам эту рану частично исцелила, но пока сердце напрягать нельзя, и потому остаток дня вам надо лежать. Ну разве что по надобностям сходить…
– …в гальюн, стал-быть…
-..ну да, я слова не знала. Обед вам принесут. Как кто из матросов освободится, попрошу отвести вас в ваше… – легкая заминка, – …помещение, где вы спите. Потом еще ночь поспать. Еще потом я вас осмотрю. Если все пойдет хорошо, так сможете ходить, даже бегать. А сейчас – спать.
Почему-то глаза у Зябкова закрылись сами по себе.
В отношении недобитков командир угадал. Таковые на пароходофрегате были, даже двое.
Первым оказался никто иной, как сам Мерсье. Рана на голове не была опасной, но крови он потерял много. В результате французский капитан чувствовал себя очень скверно. Он, как сквозь вату, слышал какие-то неясные крики и беготню по палубе, но все попытки встать заканчивались падением на койку.
Судовой врач между тем добрался до раненого, пощупал пульс, но провести детальный осмотр ему не дал крик очередного посыльного:
– Господин доктор, в шлюпку скорее, тонем! – тут матрос разглядел повязку, которую врач так и не успел скрыть сюртуком, и добавил, – разрешите помочь?
– Да я тут хотел осмотреть как следует. Может быть, и рану зашить… – начал было медик, но был решительно прерван:
– Не успеете, господин доктор, даже с двумя руками не успели бы, – тут матрос настороженно прислушался, – кажется, последняя шлюпка…
Врач мгновенно прикинул шансы. С одной левой рукой оказать квалифицированную помощь совершенно невозможно, а до берега капитан явно не доживет. Он приказал матросу захватить докторский саквояж и с некоторым трудом стал подниматься по крутому трапу.
Второго члена экипажа, оставшегося на борту после отхода шлюпок, обозвать недобитком было бы не совсем верным. Он не был ранен или контужен. Зато помощник корабельного плотника отличался высокоразвитой предприимчивостью. Не будучи артиллеристом, он, в отличие первого помощника, не мог оценить в полной мере всю мощь русских бомб, зато прекрасно помнил, что на брошенном впопыхах корабле можно найти нечто ценное. Задачу же достичь берега помощник плотника полагал нетрудной, особенно если учесть, что на деревянном в своей основе корабле не составило бы труда раздобыть сколько угодно подручных плавательных средств. К тому же в распоряжении имелись нужные инструменты. Вот почему этот обладатель деловой хватки ухитрился ловко спрятать свое долговязое тело в укромном уголке трюма, терпеливо переждал, пока последний человек не погрузится в последнюю шлюпку, выждал еще сколько-то ради полной уверенности и лишь потом вылез из убежища и решительно направился к каютам командного состава.
Наследство офицеров оказалось весьма денежным. Однако удача изменила помощнику плотника в капитанской каюте. Он как раз закончил укладывать очередную порцию ценностей в сундучок, как уголком глаза заметил шевеление на капитанской койке. Природная сметливость тут же подсказала, что свидетель – персона лишняя.
Потоки водной магии работали безотказно: шлюпка резала «Гладкую воду», развивая (по оценкам Шёберга) не менее десяти узлов. Правда, вне действия заклинания Тифор чуть сбросил скорость. Он, конечно, мог быть дать то же заклинание вокруг шлюпки, но предпочел беречь энергию. В результате люди с «Морского дракона» поднялись на борт «Эридис» много раньше, чем мог бы предположить французский матрос. Собственно, он и не видел русских, поскольку был чрезвычайно занят.
Роли в русской абордажной команде были распределены заранее. Мичман, он же ее командир, нырнул в кочегарки, убедился, что там никого нет, а топки уже начали остывать, тут же обнаружил повреждение в машинах, мысленно отметил, что починить их можно лишь в порту, немедленно проверил работу руля, после чего принялся ревизовать состояние орудий и наличие боеприпасов. Маг помчался в направлении к носовому люку: течь явно располагалась где-то у форштевня. Сигнальщик сноровисто распаковал сумку с сигнальными принадлежностями и замер в ожидании приказа на передачу сообщения. А казак принялся деятельно обшаривать все помещения, кроме трюмов, в поисках противника, а также плохо лежащих ценностей. И как раз хорунжий наткнулся и на то, и на другое.
Уже много позже Неболтай честно признался собутыльникам:
– Даже и не разглядел толком, что там такое было у него в руке, только что ноги отметил. Они как для удара были готовые. Прикончить он капитана французского хотел, вот что. Ну, и дай бог здоровьичка лейтенанту Малаху, что продал пистоль, да научил пользоваться.
Лежавший на койке еще раз шевельнулся, но глаза так и не открыл. А бывший помощник плотника, получив пулю в спину чуть пониже шеи, дернулся в попытке обернуться, не смог и свалился под ноги меткому стрелку. Он так и не выронил то, что держал в руке – это была остро заточенная стамеска.
Казак тут же оценил состояние противника как «не жилец» и был прав. Тот умер, не приходя в сознание. Меж тем сундучок сменил владельца, причем вес добычи явно свидетельствовал о высокой ценности. У пластуна в голове мелькнули мысли насчет двух зайцев, а сомневаться в том, которых из них жирнее, не приходилось. Кто, кроме капитана, мог покоиться в самой большой и роскошной каюте? Казак окинул взглядом капитана, чуть подумал, отставил тяжелый трофей в сторону, взял за руки лежавшего на койке, крякнул, взвалил его на спину и с большим трудом стал подниматься по трапу на палубу. Как раз в этот момент туда же вылез мичман.
