– Носовой: целиться на пять сажен выше стеньги.
– Пали!!!
И снова по ушам ударил взрыв и полыхнул огненный шар. Самонаводка по горизонтали не подвела: ствол указал на то место, где возмущение потоков было максимально, то есть на форштевень. Именно над ним и грохнуло.
Вопль сигнальщика Мягонького по интенсивности мог бы сравняться с громом гранаты.
– Фор-стеньгу снесло!!!
Справедливости следует указать: сигнальщик вопреки уставу сделал добавление к докладу, в котором точно определил, к какой именно матери эту деталь рангоута снесло. Тут же последовал радостный рев:
– И грот-стеньгу туда же!
– Горят фок-ванты! – тут желаемое выдавалось за действительное. На самом деле наблюдался только дым.
Если на фор-марсе и были сигнальщики противника, то их сбило ударной волной. Мачты остались голыми. И Мешков это увидел.
Рык начарта перекрыл прочие звуки:
– Патрушев, целиться на уровень фор-марса, доверни направо, сажень от форштевня!
Комендор отработал так, как его учили. Второй взрыв грянул значительно ниже первого.
– Фок-мачта па-а-а-дает!!!
– Пожар на носу!
– Дымовая труба… нет, устояла…
Огромным усилием Семаков не разрешил себе поддаться азарту и повернул штурвал. Тут начарт проговорил очень быстро:
– Владим Николаич, надо бы из кормового под форштевень.
– На носу суетятся, пожар тушат, ароду много, так что вряд ли пройдут, но пяток влепи. Авось течь появится.
– Кормовой гранатомет, пять штук под форштевень, как тогда. Максимушкин, пали!
Максимушкин показал все, на что способен. Справедливости ради: самоприцел здорово помог ухватить расстояние. Первая граната легла за десять сажен от форштевня, вторая – за шесть. Прочие пропали втуне.
– И-эх-х-х!!! Не взрываются!
Правды ради следует добавить: сожаление было выражено намного длинее и значительно менее цензурно. В этот момент все три пароходофрегата открыли огонь. Но это как раз предвиделось. Семаков сбросил скорость, задействовал поворотные движки, тут же отключил их и снова дал полный ход. Из трюма посыпались крепкие слова с пожеланиями нелегкой судьбы неприятелю. Но «Морской дракон» уже набирал скорость.
Нельзя сказать, чтобы атака прошла безответно. Но первый залп прошел недолетом, второй – еще большим недолетом, поскольку к этому моменту корабль Семакова уже находился в состоянии «поспешного отступления».
И тут командир сумел в очередной раз удивить офицеров.
– В Севастополь не идем!
– Никак добивать решили, Владимир Николаевич?
– Нет, Иван Андреевич, хочу проследить, насколько велики повреждения.
– Мне кажется, Владимир Николаевич, пожар потушат, – осторожно заметил Риммер.
– Будем следить издали, – отрезал командир.
Маэрский капитан был не вполне прав, полагая огонь главным врагом обстрелянного корабля. Никто на борту «Морского дракона» не мог видеть состояния верхней палубы «Донтлесса» – а оно было аховым.
Доски палубного настила не просто загорелись: это бы еще ничего. Но взрыв надломил, по меньшей мере, с десяток их.
Пожар оставался не последним в ряду опасностей. Однако английские моряки были не просто умелы – у них нашлись замечательные средства пожаротушения. На пароходофрегате наличествовала последняя новинка Королевского флота: брезентовые, пропитанные гуттаперчей шланги, воду в которые подавала мощная механическая помпа. К счастью, паровые машины совершенно не пострадали, если не считать помятой дымовой трубы и как следствие уменьшенной тяги в котлах. Однако палубу пришлось полностью разобрать на площади не менее двадцати пяти квадратных ярдов. Ее восстановление усилиями корабельных плотников даже в походных условиях было вполне возможным. Фок-мачта являла собой куда более серьезную проблему. Ее (точнее, то, что от нее осталось) предстояло менять полностью. На данный момент все, что могли сделать палубные матросы: убрать остатки мачты, переломанный рангоут, обрывки такелажа и снастей. Впрочем, парусами пользоваться и не предполагали. Потерянные стеньги – мелочь, понятно. День портовой работы, самое большее. И еще течь, хотя и небольшая. Швы разошлись, что и следовало ожидать от не столь далеких взрывов. Но помпы пока что справлялись.
А на расстоянии тридцати миль «Морской дракон» шел малым ходом, отслеживая положение и скорость противников. Тут большую помощь русским морякам оказал магистр Тифор. Все же в части водной магии он мог и умел куда больше, чем довольно-таки простой амулет. Он докладывал и даже командовал:
– Так… есть три сигнала. Держатся вместе, расположены, как мне кажется, вот так, – тут ладони магистра изобразили строй фронта, – …курс примерно юго-запад. Точнее не скажу, это надо отслеживать с часик. Теперь сбросьте скорость, Михаил Григорьевич… еще чуть-чуть… еще малость… очень хорошо, такую и держите… сколько на лаге?
– Пять узлов с четвертью, Тифор Ахмедович.
– Так они на этой скорости и плывут.
Через час сигнальщик доложил:
– Ваше благородие, дым стал маленько другой. Вроде как угольный.
– Хорошо углядел, братец.
– Рад стараться!
– Выходит, потушили пожар, Михаил Григорьевич?
– Да, Малах Надирович, похоже на то.
– Вот бы нам еще с пару-тройку больших гранат, так бы легко англичанин не отделался.
– Уж точно говорите, Иван Андреевич. Они верным делом до порта дотянут.
К ночи стало полностью ясно: пароходофрегат хоть и поврежден, но не критически. Командир скомандовал возвращение в Севастополь.
Малах всю дорогу выглядел чуть ли не рассеянным. На то была причина: маэрский лейтенант мысленно составлял доклад для отправки на родину.
Капитаны пароходофрегатов, плетущихся на очень-очень экономическом (единственно возможном в данной ситуации) ходу в Константинополь, тоже видели перед собой темы для размышлений.
Меньше всех времени имел на это дело коммодор Филипс-Райдер. Очень уж много хлопот свалилось сразу.
Два сильнейших взрыва наделали дел: четверо матросов пропали без вести (офицеры дружно решили, что те утонули), девятнадцать человек, в том числе два офицера умерли от сильной контузии (по крайней мере, корабельный врач констатировал именно эту причину смерти), еще девятеро попали в корабельный лазарет. Сам капитан отделался дешево: сильнейший удар от взрыва швырнул его на палубу, но не причинил никаких последствий, кроме нескольких обширных синяков и тяжелой головной боли наряду с тошнотой. Повреждения самого корабля, по счастью, относились большей частью к рангоуту. Дымовая труба каким-то чудом осталась на своем месте, хотя оказалась сильно помятой. Наконец, взрывы не затронули ни котлов, ни машин, так что все возможности дотянуть до порта остались. И даже более того: «Донтлесс» сохранил частичную боеспособность: уцелели все орудия нижней палубы, и две трети – верхней палубы. Короче, повреждения, будучи значительными, все же не дотягивали до критических.
