Снайпер незаметным движением размял затекшую руку и снова посмотрел в прицел. Парень в окне явно занимал позицию для ведения огня. Присев на одно колено так, что из-за среза окна было видно только голову и автомат, направленный в сторону ближайшего перекрестка улиц, он замер.
– Не, ну не стрелять же мне в него! – сам к себе обратился снайпер. – Что ж это за война-то такая, а? Вот же… Подожди-ка, а кого он там высматривает?
Мужчина медленно повернул ствол винтовки в сторону перекрестка. Некоторое время он наблюдал за происходящим, но через несколько минут дрожь окатила его второй волной. По улице в их сторону короткими перебежками направлялась небольшая группа людей с оружием.
– Леха, мать твою! – чуть было не закричал мужчина, но вовремя опомнился. – Леха! Куда ж ты прешься-то?
Переведя взгляд на своего племянника, снайпер увидел, как тот, стараясь не щелкнуть флажком, аккуратно снял автомат с предохранителя и тут же исчез из окна.
– Ну, слава богу, одумался! – выдохнул снайпер. – Вали отсюда по-тихому, пока наши тебя не заметили.
Смахнув с переносицы капельки пота, выступившие на ней, он снова посмотрел на окно. Через минуту в нем опять появился парень, и в груди снайпера все оборвалось. На плече его племянника хищным жалом, направленным в сторону его друзей, лежал ручной гранатомет. Видимо, оценив количество противника, парень решил действовать наверняка.
– Э, друг, ты в своем уме? – бросив быстрый взгляд в сторону приближающегося отряда, захрипел снайпер. – Что ж ты делаешь, ублюдок? Витька, мать твою…
Он отчетливо видел, как палец племянника опустился на спусковой крючок. Время не замерло, как обычно рассказывают о подобных ситуациях, а, наоборот, как будто ускорилось.
– Да!.. Что ж ты делаешь, идиот?! – прорычал снайпер.
Палец парня уже опустился на крючок, а голова характерным движением прижалась к накладке…
Выстрел.
Снайпер, схватив винтовку, резким движением поднялся на ноги и выбежал из помещения. Спотыкаясь об обломки кирпичей и кучи строительного мусора, он, пробежав несколько метров по узкому коридору, зацепился ногой за арматуру, торчавшую из стены, и растянулся на бетонном полу.
– Ткани сильно повреждены, боюсь, что мы здесь бессильны, – ассистент в белом халате посмотрел поверх повязки на доктора.
Врач ответил ему суровым осуждающим взглядом и снова склонился над пациентом.
– Мне кажется, что это бессмысленно, – снова повторил помощник.
– Рот закрой и подай зажим, – буркнул доктор и протянул руку. – Всегда нужно бороться до последнего, а не причитать над живыми людьми.
– Но, доктор, посмотрите на эти разорванные ткани! Мы не сможем с ними ничего сделать! – повысил голос ассистент. – Мы же просто теряем время! У нас в очереди куча больных. Тех, кому мы еще сможем хоть чем-то помочь!
Доктор выпрямил спину и, еще раз окинув взглядом пациента, ненадолго задумался.
– К сожалению, должен признать, что в твоих словах есть доля истины, – вытерев тыльной стороной руки взмокший от пота лоб, кивнул врач, – но это не значит, что мы должны опустить руки. Всегда есть альтернатива.
– Какая же здесь может быть альтернатива? – вскинул брови ассистент.
– Имплант.
– Имплант? – выдохнул ассистент.
– Да, если мы поторопимся, то можем успеть заменить поврежденный орган на его искусственный аналог. Если повезет, то он даже приживется.
– Но, доктор… Это как минимум просто не по-человечески.
– Да что ты говоришь? – прищурил глаза врач. – Прям вот не по-человечески? А оставить его в таком состоянии – это как? По-человечески?
– Я не думаю, что…
– Вот и не нужно думать, – выкрикнул доктор. – Он – наш пациент. И кем бы он ни был, наша обязанность – спасти его. Да, имплант – это всего лишь жалкое подобие, но с ним человек хотя бы сможет просуществовать гораздо большее время, чем без него.
– Вот именно, что просуществовать, а не прожить, – покачал головой ассистент.
– Это не имеет значения, – резко ответил доктор. – Мы должны спасать людей, и это наша святая обязанность. Приступаем к операции.
Ассистент молча покачал головой, но вслед за доктором склонился над больным.
– Поздравляю, коллега, – доктор сдвинул повязку на подбородок и улыбнулся своему ассистенту. – Ваша первая операция по имплантации души успешно завершена.
– А вам не кажется, что это все неправильно? – ассистент сидел на полу и угрюмо смотрел на пациента, лежащего перед ним. – Разве мы не должны помогать людям, которые действительно нуждаются в этом?
– А ты считаешь, что он не нуждался? – доктор удивленным взглядом посмотрел на своего помощника. – За того парня, в которого наш пациент выстрелил, ты не переживай. За него пусть обычные, земные, врачи переживают. А наша с тобой задача – спасать вот таких… И их поступки не должны нас волновать. На то мы и врачи.
– Неправильно все это, – снова повторил ассистент.
– Ты здесь недавно, да? – ухмыльнулся доктор. – Оно и видно… А я здесь с самого начала. И знаешь что?
– Что?
– Здесь каждый десятый с имплантами. Да, они лишены многих чувств, потому что искусственная замена души всегда приводит к угнетению некоторых эмоций. Но, черт возьми, они хотя бы продолжают жить. А мы с тобой – врачи! – Доктор постучал костяшками пальцев по голове своего ассистента. – Когда ты уже запомнишь это? Мы не должны оценивать действия своих пациентов.
– Но…
– И никаких «но»! Я тебе так скажу, – доктор уселся рядом. – Вот этот человек только что выстрелил в своего родственника, чтобы спасти своих друзей. Ты видел, во что его душа превратилась? Месиво. Ее просто разорвало на части. И ее уже не спасти. Человек с такой душой рано или поздно превратится в монстра. Ошметки начнут гнить, заражая его. В конце концов, он просто перестанет быть человеком. Он фактически умрет. Но перед этим он может натворить кучу дел. Я даже не буду тебе рассказывать о том, на что способен бездушный человек. К сожалению, мы не можем прооперировать всех нуждающихся. Это нереально. Поэтому и бездушных здесь хватает.
– А сейчас? Сейчас ему лучше, что ли?
– Пойдем посмотрим.
Врач подскочил на ноги и протянул руку ассистенту. Аккуратно переступив через снайпера, он сел на пол у его головы и внимательно посмотрел на его лицо.
– Видишь? – кивнул он ассистенту.
– Что?
– Прижился имплант.
– А как вы это определили?
– Как, как… Видишь слезы? Значит, будет жить, – доктор встал и махнул рукой. – Вряд ли он когда-нибудь испытает любовь, вряд ли сможет радоваться жизни, как раньше, вряд ли он сохранит такие чувства, как сострадание, жалость… Но он будет жить. И функционирование некоторых эмоций все-таки сохранится. А значит – он останется человеком. А это, на мой взгляд, самое главное. Пойдем, у нас еще много дел.
