Весь июнь и июль командующий посылал за Гаэль после ужина, и она приходила в спальню родителей, которую он занимал с самого первого дня. Немец сообразил, что, если они будут встречаться в гостиной, кто-нибудь из офицеров может войти и заподозрить неладное. Правда, любой случайный посетитель увидел бы только буханку хлеба, иногда сыр, летние фрукты из сада или сушеное мясо, которое так любили солдаты рейха. Бывало, что он давал ей шоколадки, а вместо того чтобы посылать за ней солдат, отправлял к ней более осмотрительную Аполлин. Как бы то ни было, через два месяца таких встреч никто не сомневался в том, что происходит за закрытыми дверями. Гаэль выходила из его спальни, нагруженная едой, с драгоценным багетом под мышкой. По его приказу личный повар пек багеты специально для Гаэль, вернее, для ее матери. Сначала хозяин относил их в свою комнату, вычищая мякоть, прятал внутрь картины, чтобы потом отдать девушке.
Аполлин изменила свое отношение к Гаэль, и в те ночи, когда та выходила из комнаты командующего, брезгливо взирала на нее и бросала вслед:
— Значит, цена тебе — кусок хлеба с сыром! Никогда не думала, что дойдет до этого. — И с отвращением кривила губы: эту девочку она нянчила с пеленок! — Мой сын и твой отец умерли смертью героев, а ты стала немецкой потаскухой! Я рада, что твоя мать слишком больна, чтобы все понимать! Да и хлеб она все равно не ест! Неясно, зачем ты вообще это делаешь!
Она считала Гаэль проституткой самого низкого пошиба, а та ничего не могла возразить, как-то защититься! Немец заставил ее поклясться, что никто не узнает, даже Аполлин: в садовом сарае спрятано свыше сорока ценных картин: несколько полотен Ренуара, Дега, Коро, Писарро, две небольшие — Моне. Почти все великие мастера Франции были в числе картин, отданных ей на хранение немцем. Его парижский друг, имени которого Гаэль так и не узнала, должен был, выполняя приказ, вывезти картины из Франции, но вместо этого посылал в Лион. Никто об этом не знал, и Гаэль не могла опровергнуть обвинения Аполлин: приходилось мириться с тем, что ее считают шлюхой. Остальные офицеры и солдаты думали точно так же, хотя и смеялись над командиром, который, словно перед смертью, завел роман с девятнадцатилетней соплячкой. Впрочем, они и ее считали трофеем.
В июне американцы высадились в Нормандии, но еще не добрались до Лиона. В начале июля англичане и канадцы захватили Канн, в середине июля американцы достигли Сен-Ло, а десять дней спустя взяли Котанс.
Наступление союзников было медленным, но неустанным, и немцы побежали. Первого августа был взят Авранш, а две недели спустя освобожден весь юг Франции.
В середине августа Гаэль выполнила последнее задание ОСИ и отвезла в безопасное место шестилетнего мальчика. Через несколько дней командующий гарнизоном сказал, что они уходят. Теперь в сарае лежало сорок девять произведений искусства, и во время их последней встречи она снова пообещала, что все вернет государству, как только поездка в Париж станет безопасной. Он, немец, совершил настоящий подвиг во имя Франции. К тому времени, когда его коллеги обнаружат исчезновение картин, им придется решать куда более насущные проблемы. Кроме того, всегда можно сказать, что они затерялись при перевозке. Командующий хотел знать одно: что картины попадут в хорошие руки, — и был убежден, что Гаэль можно доверять.
— Спасибо, что помогли мне, — сказал он в вечер прощания.
Немцы уходили утром и возвращались в Германию. Союзные войска были в нескольких днях пути, и немцы вовсе не стремились к встрече с ними. А по округе ходили слухи, что в Париже поднялось восстание.
— Вы совершили благородный поступок, — тихо ответила Гаэль.
Они пожали друг другу руки, а он пожелал ей всего хорошего.
Все обвинения и оскорбления Аполлин не имели ничего общего с истиной. Домоправительнице и в голову не приходило, что Гаэль вовсе не спит с немцем, а выносит из комнаты хлеб с запрятанными в нем картинами. Презрение Аполлин не знало границ, и она после ухода немцев даже перестала разговаривать с девушкой.
Гаэль пыталась объяснить матери, что немцы бежали и скоро придут американцы, но той было все равно, она не видела будущего, не понимала, зачем жить: муж и сын мертвы, годы оккупации стали невыносимым бременем.
Что война закончилась, осознавалось с трудом, поэтому и радости не ощущалось. Страна разграблена, множество народа погибло или выслано.
Гаэль выжила, хотя многие ее соратники из Сопротивления — нет. Война и постоянный риск сделали ее сильнее и отважнее. О ней некому было заботиться, некому защитить, поэтому она быстро повзрослела. Она больше не мечтала о Сорбонне, теперь это не имело никакого смысла. По ночам она лежала в постели, думая о детях, которых помогала спасать. Где они теперь? Почти все они осиротели, но по крайней мере остались живы.
К концу августа пришли американцы. Это было подобно хлынувшему в окрестные городки чистому потоку, что нес надежду и победу. Люди обнимались, целовались, несли им цветы.
Париж освободили 25 августа. Повсюду звучала музыка, люди танцевали, американцы раздавали конфеты и шоколадки детям и улыбались хорошеньким девушкам. Народ устал, но в последнем взрыве энергии праздновал приход победителей. Города один за другим освобождались, и наконец Франция была свободна!
Глава 6
Когда танцы на улицах, парады танков и войск, праздничная атмосфера и радость немного поутихли, жители городов и деревень по всей Франции вспомнили о тех, кого считали предателями. В большинстве случаев их имена были у всех на слуху, но случались и неприятные сюрпризы, когда изменников обличали родственники и друзья.
Мэра, поставленного правительством Виши, выгнали из города и на его место поставили нового, верного Франции и участника Сопротивления, храбро сражавшегося с нацистами. Люди шли к нему, ожидая правосудия, и часто с его одобрения вершили правосудие сами.
Аполлин одной из первых пришла в ратушу, где принимал посетителей новый мэр. Оказалось, что он был в той же группе Сопротивления, что и ее сын. Она сочла своим долгом донести на Гаэль: мол, та продавала свое тело за еду — спала с начальником гарнизона. Группа добровольцев записывала жалобы местных жителей, чтобы в дальнейшем определить степень вины каждого. В основном обвиняли женщин, которые имели отношения с нацистами, даже рожали от них детей, но шпионками не были. Внесли в список по требованию Аполлин и Гаэль. Она хотела публичного наказания для девушки за все, что та, по ее мнению, делала.
Процветал самосуд. Озлобленные хулиганы выволакивали обвиняемых на улицу, били, пинали, плевали в лицо, а потом брили наголо и гнали по городу, выставляя их позор напоказ. Местные жители им вслед свистели, орали гадости, забрасывали отбросами, мусором, пустыми бутылками — всем, что попадалось под руку. Все это было на редкость унизительно, но женщины пытались держаться достойно, несмотря на то что подвергались всяческим нападкам.
Настигла кара и Гаэль. Девушку выволокли из сада и потащили на главную улицу, где мужчины отвешивали ей пощечины, а женщины били палками от метел. Домой Гаэль вернулась вся в синяках, с разбитым в кровь лицом, бритой головой и глубоким порезом на руке от брошенного горлышка разбитой бутылки. Одежда омерзительно воняла от прилипшего мусора. В глазах девушки стыло отчаяние, сердце ее было разбито. Никто не предъявил ей никаких обвинений, не потребовал объяснений, но и не защитил — просто некому было. Сотрудники ОСИ вернулись в Марсель и Шамбон, где нужно было закончить дела, попытаться найти семьи спасенных детей. Никто не выступил в ее защиту, потому что никому не было известно о картинах, которые она прятала, чтобы вернуть в Лувр, а она не могла сказать из опасения, чтобы попросту не украли. Там сокровищ на миллионы франков, поэтому пришлось терпеть позор в каменном молчании. Даже американские солдаты свистели и орали ей вслед оскорбления. Никто не попытался ни в чем разобраться — достаточно было обвинения кого-то из местных жителей.
