— Можешь делать все, что пожелаешь, но я в этом фарсе участвовать не намерена. Весенние каникулы я проведу с подругой в Палм-Бич. До чего же ты нелепа! Не представляешь, как жалко на тебя смотреть.
— Мне сорок лет. Не сто. У меня есть право на жизнь и после смерти твоего отца. Я любила его. Но он ушел. И я не обязана до конца жизни оставаться одна, чтобы доказать свою любовь к нему. И в нашей жизни всегда будет место для тебя. Ты моя дочь. Я никогда не променяю тебя ни на кого.
— Может, любящая вдова так и поступила бы: осталась одна, — заметила Доминика ледяным тоном. — Замужество не лучший способ показать свою верность и благодарность за то, что отец для тебя сделал.
Гаэль вдруг почувствовала, что дочь никогда не поймет ее и не простит и бесполезно что-либо объяснять. Она полна решимости проклясть мать за то, что та вдруг посмела жить своей жизнью. А что, если бы умерла она, а не Роберт? — вдруг пришла в голову мысль. Он ведь тоже мог жениться?
Но она не стала обсуждать это с дочерью, постаралась успокоиться и говорить только о ближайшем будущем.
— Я все-таки очень хочу, чтобы ты приехала на свадьбу, — снова попыталась Гаэль уговорить дочь. — Обещай, что хотя бы подумаешь.
Но глаза Доминики оставались холодными, взгляд — жестким как сталь, а лицо словно застыло.
— Я скорее умру, чем предам память отца. Не желаю видеть этот позор. Не понимаю, как ты можешь! Заполучила кучу отцовских денег, а теперь решила поразвлечься.
Оставалось только назвать мать шлюхой, хотя и так все ясно.
— Жаль, что ты воспринимаешь все именно так, — сухо бросила Гаэль, хотя ей потребовалось все самообладание, чтобы не сорваться. Но позволять ей и дальше оскорблять ее и Кристофера она больше не намерена. — Мы действительно были бы рады тебя видеть, но дело твое — умолять не стану.
Больше она не будет пресмыкаться. И так сделала все, что могла. А Доминика повернулась к матери спиной. Как всегда.
Два дня спустя Доминика объявила Гаэль, что встречать Новый год в Палм-Бич, как у них было заведено, не собирается: поедет с друзьями в Нью-Хэмптон кататься на лыжах, а потом вернется в колледж. Гаэль в расчет не брали и сурово наказывали. Не дождавшись ее реакции, Доминика злобно прошипела:
— Не надейся, что я прощу тебе измену отцу! Подумать только: собралась замуж за какого-то альфонса! Папа оставил почти все, чем владел, мне! Я его плоть и кровь! Не ты! Теперь я глава семьи, и управлять всеми финансами тоже буду я. Больше не смей приказывать мне, что делать! Я Бартлет! А ты — нет! Я владею всем. А ты так и останешься ничтожеством, если выйдешь за этого…
Ее слова были как нож в сердце, но Гаэль смогла спокойно проговорить:
— Я твоя мать и всегда останусь ею. Деньги этого не изменят. Твоему отцу было бы сейчас стыдно за тебя.
Утром Доминика небрежно попрощалась с матерью и с усмешкой пожелала ей благополучного возвращения в Париж. Гаэль была глубоко ранена всем, что наговорила ей дочь. Деньги отца окончательно испортили ее.
— Совет да любовь! Уж не обессудь — как-нибудь без меня.
Доминике, похоже, не понравилось, что Гаэль совершенно не выглядела страдающей.
— В таком случае я сама прилечу в апреле на твой день рождения.
— Не стоит беспокоиться. Уверена: отец оставил мне достаточно, чтобы отпраздновать!
Она знала, что по достижении восемнадцати лет получит первую часть денег фонда. Все, что Доминика говорила о деньгах из трастового фонда, было отвратительно и вульгарно, а в отношении к матери и вовсе мерзко.
— Мы можем поговорить о твоем дне рождения позже, — сказала Гаэль, не желая показывать дочери, как ей больно.
В глазах матери стыли слезы, но Доминика предпочла их не заметить и резко сказала:
— Увидимся следующим летом, если надумаешь приехать. И не вздумай тащить его сюда.
— Кристофер мой будущий муж, — напомнила Гаэль. — И дом этот принадлежит мне.
— Пока. Ты можешь им пользоваться, но когда-нибудь он перейдет ко мне. Имей в виду, я не приеду, если он будет там.
— Тебе нет нужды быть такой циничной и жестокой, Доминик, — грустно заметила Гаэль, — ни со мной, ни с Кристофером. Я люблю тебя, но люблю и его. И вовсе не пытаюсь оскорбить тебя или унизить тем, что выхожу за него замуж. Но у меня тоже есть право на личную жизнь.
Как ни пыталась она урезонить дочь, все было бессмысленно.
— Скажи это кому другому! — отрезала Доминика и стремительно вышла из комнаты.
Гаэль услышала, как хлопнула входная дверь. Час спустя, когда она слонялась по квартире, совершенно потерянная, потрясенная бездушием собственной дочери, то обнаружила, что Доминика перенесла в ее комнату все рождественские подарки и приложила записку, что все это ей ни к чему.
Гаэль отнесла все обратно в комнату дочери и сложила на кровати. Еще несколько дней она ждала ее возвращения, но Доминика даже не позвонила. Гаэль не знала, как связаться с ней, поэтому лишь оставила записку с поздравлением и пожеланием счастья в новом году. Когда вернется, найдет.
Она чувствовала, что теряет дочь, но сдаваться не собиралась. У нее есть Кристофер, ее любовь, ее будущее.
Гаэль позвонила ему и сообщила, что прилетит завтра, в канун Нового года. Они не созванивались два дня: она все надеялась сообщить ему хорошие новости, но их нет и не предвидятся. Ей очень не хотелось говорить, как отвратительно и жестоко повела себя Доминика.
— Как все прошло? — спросил Кристофер, хотя по голосу уже понял, насколько Гаэль оскорблена и ранена, как грустна.
— Не слишком хорошо, — призналась она устало: поездка совершенно вымотала ее, испортила праздник.
Кристофер нисколько не удивился, потому что верил в Доминику куда меньше, чем ее мать. Эта несчастная озлобленная особа с исковерканной душой срывала всю неудовлетворенность жизнью на матери, стремилась причинить ей боль.
Странно, что в столь юном возрасте она никого не любила, кроме одного человека — своего отца. В сердце не было места ни для кого больше. Душа у нее была искалечена, а после его смерти она еще и озлобилась на весь мир. Реакция, мягко говоря, не была нормальной, и Кристофер сомневался, что она когда-нибудь оправится, несмотря на все надежды Гаэль.
— Приезжай домой, — попросил он мягко. — Я тоскую без тебя.
Ему так хотелось поскорее обнять ее, утешить.
— И мне без тебя плохо, — улыбнулась Гаэль и сказала, что любит его, прежде чем повесила трубку.
Она поменяла билет и в ту же ночь вылетела домой, на следующий день уже вошла в квартиру Кристофера. Их лица светились радостью, когда он обнял ее и пообещал, что все будет хорошо. Гаэль не поверила, но было так приятно это слышать и так хотелось, чтобы это было правдой.
Гаэль старалась не думать о Доминике и ее мерзких словах. У нее есть любимый человек, и все теперь будет хорошо. Ей очень повезло: встретила еще одного замечательного мужчину и большую любовь. Может, она слишком многого хочет, когда мечтает еще и о любви дочери. Она очень надеялась, что Доминика опомнится и примет ситуацию как должное, но, может, этого никогда не произойдет. Гаэль начинала это сознавать. Похоже, они с Кристофером одни в этом мире. Но если это так, значит, им вполне достаточно и этого. Больше она никогда не позволит Доминике управлять ее жизнью или причинять боль.
