Это лето стало самым тяжелым в ее жизни, а в сентябре судьба нанесла ей смертельный удар.
Гаэль услышала доносившиеся со двора громкие мужские голоса и подбежала к окну.
Сначала ей не удалось ничего рассмотреть, но потом она увидела отца, сильно загоревшего, в одежде и сапогах, которые обычно надевал для работы на ферме. С ним были еще двое. Немецкие солдаты что-то гортанно им приказывали, били прикладами. Она слышала, как отец что-то произнес, но не поняла слов, а потом раздались выстрелы.
Девушка почти слетела с лестницы черного хода и выглянула в крошечное зарешеченное оконце как раз в тот момент, когда окровавленное тело отца рухнуло на землю. Двоих, что были с ним, постигла та же участь. Тут же прибежали другие солдаты и куда-то потащили трупы.
Гаэль была так потрясена, что лишилась и дара речи, и способности соображать. Оставалось только гадать, убьют ли их с мамой. Что же делать? То ли бежать наверх, чтобы попытаться защитить ее, то ли во двор — посмотреть, нельзя ли хоть чем-то помочь отцу. Тут она увидела, как его тело бросают в кузов грузовика, и отчетливо поняла, что он мертв, а услышав слово «сопротивление», произнесенное с сильным акцентом, осознала, что отец тайно боролся с немцами. В это невозможно было поверить: он всегда так старался во всем угождать оккупантам, требовал не высовываться, ни во что не вмешиваться. Какое уж тут Сопротивление!
Но Гаэль вспомнила, как редко отец бывал дома весь прошлый год, и в душе у нее поселилось сомнение, не может ли это быть правдой.
Выйти во двор она все-таки не осмелилась, поэтому потихоньку поднялась наверх, зашла к матери, которая все это время находилась под действием снотворного, что удалось раздобыть, и, наконец отправилась к себе. Поверить невозможно: она потеряла отца. Пока его смерть не стала для Гаэль реальностью.
Она сидела на кровати, тупо уставившись в одну точку, когда пришла рыдающая Аполлин. Домоправительница обняла ее, и теперь уже они обе стали оплакивать ужасные потери, которые понесли в этой кошмарной войне.
— Он был в той же группе Сопротивления, что и мой сын, — прошептала Аполлин совершенно потрясенной Гаэль. — Твой отец, девочка, держался храбро.
Гаэль по-прежнему не могла этому поверить и была уверена, что следующими убьют ее и мать. Аполлин прошептала, что скорее всего и ее, и добавила: если попытаться бежать, поймают, и будет еще хуже.
— Что же мне делать? — проговорила Гаэль едва слышно. — Может, действительно убежать?
Но куда они пойдут? Мать слишком слаба и морально и физически, чтобы двигаться, а тащить ее на себе Гаэль не под силу. Кроме того, никто их у себя не примет. Отец никогда ничего не говорил о своих друзьях, скрывал даже сам факт, что занимается чем-то противозаконным. Он хорошо понимал, как это опасно, и все-таки рисковал. Родные понятия не имели о тайной жизни Рафаэля де Барбе, и только Аполлин была в курсе — однажды узнала обо всем от сына, но в силу своей преданности и благородства никогда бы не сделала ничего такого, что могло подвергнуть опасности семью Барбе или собственного сына.
— Может, они позволят вам остаться здесь? — робко спросила Аполлин, зная, как слаба Агата.
Моменты просветления теперь наступали все реже, она все время хотела спать: реальность жизни и происходящее вокруг были слишком невыносимы.
— Нет, не думаю, — задумчиво протянула Гаэль, но если бы позволили, не могла же она бросить маму и бежать. Придется остаться с ней до конца.
Аполлин ушла на кухню, чтобы никто не заподозрил, что она что-то знает или с кем-то разговаривала, но через несколько часов вернулась и принесла поесть. Вместе они пересказали Агате ужасные новости, но та даже не охнула: просто лежала, уставившись в потолок остекленевшими глазами, все еще под влиянием снотворного. Дочь дала ей очередной порошок. Оставалось лишь надеяться, что, когда придут убивать, мама будет спать.
Она вдруг по-детски захныкала и, прежде чем погрузиться в сон, пробормотала имя мужа.
Днем Гаэль вызвали в кабинет командующего гарнизоном. С ним были еще два офицера. Девушка старалась не выказать страха и смело встретила взгляд офицера. Немец был мрачнее тучи.
— Знаю, вам уже известно все, что случилось сегодня утром. Произошел несчастный случай на одной из ферм. Хозяева скрывали еврейскую семью. Я не уверен, знал ли об этом ваш отец, но люди, которые обнаружили все это, посчитали, что он причастен к преступлению. Теперь они обыскивают остальные фермы, и час назад нашли еще одну семью. Мы пока не выяснили, действовали ли фермеры независимо друг от друга или ваш отец проводил тайную операцию с целью вывезти евреев из Франции. Это очень серьезные преступления против оккупационной армии и страны, поэтому приравниваются к государственной измене.
Гаэль молчала. Сейчас и ее наверняка выведут во двор и расстреляют, как отца, а если нет, то что они с матерью будут теперь делать без него?
— Итак, мадемуазель Барбе, скажите: вам было известно о деятельности вашего отца? — заговорил немец, глядя на нее в упор. На мгновение ей показалось, что в его глазах мелькнула искра сочувствия. Он же видел перед собой худенькую девочку, почти ребенка, с большими голубыми глазами, светлыми, заплетенными в косу волосами. При каждой встрече она напоминала ему погибшую дочь, и это разрывало сердце и заставляло относиться к ней снисходительнее, но так, чтобы другие офицеры не знали. Кроме того, ему очень нравился ее отец. В другое время и при других обстоятельствах они могли бы стать друзьями.
— Нет, мсье командующий, я ничего не знала: папа не посвящал нас в свои дела, — отвлек его от тягостных мыслей дрожащий голос.
Он видел, как тряслись у нее плечи, хотя девочка старалась смотреть на него храбро. Присутствующие пристально наблюдали за ней, выискивая признаки вины. Всех французов немцы считали гнусными лжецами, способными на любую мерзость, включая измену, сохраняя при этом самый невинный вид. Даже такие юные девицы, как эта, по их мнению, не были исключением. Сопротивление быстро становилось могучей и опасной силой, и немцы делали все возможное, чтобы эту силу раздавить. Правительство сдалось легко, без борьбы, но граждане страны продолжали сражаться и ставили на пути оккупантов всевозможные преграды.
Командующий гарнизоном долго колебался, прежде чем кивнуть. Хотя по глазам девушки видел, что это правда: она ничего не знала о работе отца в Сопротивлении, а поняла, что он занимается чем-то противозаконным, только после его расстрела. Девушку потрясло случившееся, но она изо всех сил пыталась сохранять выдержку. Он был уверен, что она страшно испугана.
— Я знаю о состоянии здоровья фрау Агаты, — продолжил командующий гарнизоном суровым тоном, — и трудностях, которые вас ожидают в случае депортации.
У него не было сомнений, что ее мать не переживет тяжкие испытания, да и девушка вряд ли вынесет… В том, что Агата знала еще меньше о делах мужа, особенно учитывая ее состояние, немец был уверен: герр Барбе никогда не признался бы ей, на что отважился, чтобы не подвергать риску.
