Хотя на самом деле режиссера можно было понять и прямо противоположным образом. А именно таким, что он предостерегал от революции, указывал на ее неизбежную кровавость. Такой план тоже содержался в трилогии. Во всяком случае, ее можно было прочесть неоднозначно. Но, как ни трактуй трилогию, она была опасна уже одним тем, что революцию рассматривала как проблему, в которой заключены не только положительные, но и отрицательные стороны…»
И еще оттуда же:
«Именно Сталин был дальним прицелом всей трилогии. Все намеки на кровавый режим, на террор, на попрание демократических свобод и прочее, конечно, относились к эпохе культа 1930—1940-х годов.
Именно Сталин, по мнению М. Шатрова и О. Ефремова, был средоточием зла всей советской истории. Если бы у власти оставались первые ленинские наркомы типа Луначарского, советская история получила бы совершенно другое развитие. Вот в чем заключалось зерно веры шестидесятников. В утверждении того, что по вине Сталина и его окружения история была искажена, идея социализма извращена, идеалы государства трудящихся растоптаны. Шестидесятники в связи с этим брали на себя миссию очистить историю от ненужных напластований, вернуться к идеалам Ленина и первых наркомов – образцов чести, достоинства и гуманизма…»
Итак, власть испугалась этой трилогии, и особенно третьей ее части – «Большевиков», где речь шла о событиях лета 1918 года, когда после покушения на Ленина большевистские руководители приняли решение о начале «красного террора». И это при том, что зал бурно реагировал на то, что происходило на сцене: например, когда актеры запевали «Интернационал», зал чуть ли не в едином порыве вставал со своих мест и подхватывал песню. Но в больших кабинетах внезапно испугались выносить на массовое обсуждение тему «красного террора», да еще в юбилейные дни.
Кстати, как покажет будущее, охранители не зря боялись. Очень скоро, в горбачевскую перестройку, в советской историографии возобладает точка зрения западных историков о том, что «красный террор» был не вынужденной и защитной мерой на «белый террор», а прямо вытекал из сути большевистской власти – репрессивной и кровавой. Что «красный террор» – это логичное продолжение Октябрьской революции, что начался он ранее «белого террора» и был неизбежен, так как большевистское насилие было направлено не против действующего сопротивления, а против целых слоев общества, которые были провозглашены вне закона: дворян, помещиков, офицеров, священников, кулаков, казаков, ученых, промышленников и т. п. Короче, все это четко укладывалось в русло концепции А. Яковлева и Ко, который, как мы помним, сначала начал бить по Сталину, потом по Ленину и всей системе в целом.
Заметим, что спектакль «Большевики» чуть позже был записан на видеопленку и показан по советскому ТВ 7 ноября 1987 года. В тот самый период, когда горбачевская перестройка еще прикрывалась флером обновления социализма и А. Яковлев не сбросил с себя «овечью шкуру». Но как только это произойдет (спустя пару лет), тут же спектакль «Большевики» будет выброшен перестройщиками за ненадобностью на свалку истории. И сам театр «Современник» запоет уже иные песни, влившись в либеральную перестроечную волну и выпустив в 1989 году спектакль «Крутой маршрут» по Е. Гинзбург – о сталинском терроре. Причем до этого пьеса активно ставилась на Западе – сначала в 1967 году в Милане, а затем во многих других европейских столицах и Нью-Йорке. В горбачевскую перестройку дошла очередь и до СССР. Главную роль (Евгения Гинзбург) в советском варианте исполняла Марина Неелова, которая в 1989 году была удостоена Государственной премии СССР. После чего начались гастроли спектакля на Западе: в ФРГ, США, снова в ФРГ и т. д. Наверное, ни один спектакль «Современника» («Вечно живые», «Спешите делать добро» и др.) не имел такой раскрутки на Западе, как «Крутой маршрут». Впрочем, все это понятно – ведь ни одна книга, написанная на русском языке, в XX веке не популяризировалась так сильно, как «Архипелаг ГУЛАГ» А. Солженицына. Тоже, кстати, о сталинских лагерях.
Но вернемся к Олегу Ефремову и его спектаклю «Большевики».
От запрета его спасла все та же министр культуры Екатерина Фурцева, которая, как мы помним, питала очень теплые чувства к Ефремову еще с середины 50-х, когда возглавляла Московский горком. Именно Фурцева под свою ответственность, наплевав на запрет Главного цензурного управления, разрешила премьеру спектакля 7 ноября 1967 года. Как объяснила свое решение министр: этот спектакль показался ей самым лучшим партийным собранием, которое она когда-либо посещала.
Во многом именно эта трилогия помогла Ефремову получить одно за другим сразу два звания: заслуженного деятеля искусств РСФСР и народного артиста РСФСР. Впрочем, все было по заслугам, особенно звание народного, – Олега Ефремова действительно широкие массы очень любили. Особенно после главной роли в фильме «Три тополя на Плющихе», о котором речь у нас пойдет в следующей главе.
Олег
Кинематограф – от «Айболита» до «Короля-оленя»
За трехлетие (1967–1969) Олег Ефремов записал на свой счет участие в 12 фильмах, где он исполнил пять главных ролей. Причем две из последних оказались знаковыми: доктор Айболит в «Айболите-66» и таксист Саша в «Трех тополях на Плющихе». Первая лента была снята на «Мосфильме», вторая на другой столичной киностудии – имени Горького. Отметим, что, как и раньше, подавляющее большинство фильмов с участием Ефремова снималось в Москве – на этот раз их было 10 (пять на «Мосфильме», пять на Киностудии имени Горького, по одной на «Ленфильме» и «Туркменфильме»). Как всегда, расскажем о каждой картине в отдельности.
«Айболит-66» снял на «Мосфильме» Ролан Быков по книге К. Чуковского. Эту сказку уже однажды экранизировали – это сделал в 1938 году на «Союздетфильме» Владимир Немоляев, а Айболита у него играл «киношный Ленин» Максим Штраух. Но это было привычное детское музыкальное кино. Ролан Быков снимал уже иначе, поскольку время на дворе стояло иное – «оттепельное». Поэтому новая экранизация задумывалась как эксцентрическая музыкальная комедия с элементами цирка и пантомимы, да еще к тому же и иносказательная, с аллюзиями на современные темы. Эти аллюзии были мастерски спрятаны в реплики разных персонажей: «Я же говорил, что мы его обгоним и перегоним» (почти аналог крылатой фразы Н. Хрущева о том, что СССР догонит и перегонит США), «И мы с пути кривого обратно не свернем, а надо будет, снова пойдем кривым путем!», «Да я всех враз счастливыми сделаю…», «Нормальные герои всегда идут в обход» и т. д.
Вообще, есть несколько мнений по поводу тайного смысла этого фильма. Например, кто-то усматривает в его сюжете (противостоянии Айболита и Бармалея) конфликт Интеллигента и Хама, который приобретал в СССР все большую актуальность на волне того поворота, который происходил в Советском Союзе в конце 60-х, – от социума духовного к обществу потребления. Другие разглядели в этом противостоянии героев конфликт двух идеологических начал: интеллектуального и массового кинематографа. Короче, это было не столько детское кино (большинство детей его, кстати, не поняли), сколько взрослое – этакая философская клоунада.
Роль Айболита досталась Олегу Ефремову, роль Бармалея – Ролану Быкову. Оба сыграли выше всяческих похвал, став настоящим украшением этого новаторского фильма, ярчайшего примера советского артхаусного кинематографа. В устах Ефремова звучало много крылатых фраз, например такая: «Это хорошо, что нам сейчас плохо». Либеральная интеллигенция была в восторге.
