Между тем ситуация со спектаклем была тревожная. Его не хотел принимать глава Московского горкома и член политбюро Виктор Гришин. И министр культуры Петр Демичев тоже склонялся в ту же сторону. Почему? Видимо, оба они чувствовали некий подвох со стороны постановщиков спектакля, очередную либеральную игру «в фигушки». Поэтому Ефремову срочно требовалось заручиться поддержкой людей повлиятельнее – например, самого Леонида Брежнева. А для этого надо было заманить его на спектакль. Но как это сделать? Тогда решено было выйти на помощника генсека Александрова-Агентова, который и уговорил престарелого генсека (а тот взял с собой почти все политбюро) приехать в МХАТ. На дворе стоял март 1982 года. Что из этого получилось, рассказывает В. Шиловский:
«…Оказывается, «девятка»
[28] скоммутировала связь в обратном порядке. И Леонид Ильич не слышит, что происходит на сцене. А то, что говорит Леонид Ильич, слышит весь зал. Зрители, бросив сцену, дружно повернули головы вправо. И начался двойной спектакль. Один на сцене, он был уже неинтересен зрителям. А второй спектакль, в правительственной ложе, вызывал огромный интерес.
На сцене Владимир Ильич приехал навестить умирающего Свердлова. Но, по режиссерскому замыслу, в кровати никого не было. Как будто это видение вождя. Он вспоминает Свердлова, оценивает его деятельность. А кровать пустая. И только Александр Калягин
[29] произнес:
– Вот, товарищ Яков Михайлович, разве можно так…
– А где же Свердлов? – раздается на весь зал.
– Леонид Ильич, это воображение режиссера, – отвечает Громыко.
– А почему он вспоминает без Свердлова? – спрашивает Леонид Ильич.
– Ну, это так, Леонид Ильич, режиссерский замысел, – объясняет Громыко.
– Хорошо, – согласился Леонид Ильич.
Следующая сцена, когда Ленин на кого-то кричит, возмущается. Но на кого он кричит? Ни одного человека не названо. На самой высокой ноте крик Ленина был прерван вопросом Брежнева:
– А почему он кричит? На что Громыко отвечает:
– Он нервничает, он борется.
– Вожди не должны кричать, – мудро заметил Леонид Ильич, – вот, например, я. Я же никогда не кричу.
Начинается сцена разговора рабочего с Лениным. Рабочего играл Бурков. Обычно на прогонах эта сцена проходила очень хорошо. Драматургия присутствовала. И конечно, талант Георгия Буркова и Александра Калягина обсуждать не имеет смысла. К тому же на сцене присутствовал юмор. Но в данном случае Жора стоял спиной к правительственной ложе. А дикция Буркова всегда оставляла желать лучшего. Вдруг он слышит голос из правительственной ложи:
И между Жорой и Леонидом Ильичом словно возникли какие-то биотоки. Жора начинает громче говорить, четче выговаривать слова.
– Все равно не понимаю, – жалуется Леонид Ильич. Тогда Георгий Иванович бросает Владимира Ильича к чертовой матери, поворачивается к нему спиной, лицом к настоящему Ильичу и начинает четко говорить. А Саша Калягин в спину подает реплики.
– Вот теперь хорошо, – сообщил Леонид Ильич всему залу.
Сцена прошла, и вдруг все видят, как Леонид Ильич встает и уходит. Уходит! Ефремов и Шатров в отпаде. Это означало победу Гришина. На сцене – тишина.
Минут через двадцать возвращается довольный Леонид Ильич, садится на место, и весь зал слышит:
– Ноль-ноль.
Оказывается, в это время по телевизору транслировался хоккей, и Леониду Ильичу не терпелось узнать счет.
Секунд пять после окончания спектакля Леонид Ильич и члены Политбюро стояли и аплодировали. Этого хватило, чтобы увековечить их на фотопленке для архивных материалов Художественного театра.
Спектакль обрел свой путь. Вышел указ о присуждении Государственных премий Калягину и Ефремову…»
После этого посещения МХАТа Л. Брежнев прожил недолго – всего восемь месяцев. Он скончался 10 ноября 1982 года. К власти пришел бывший шеф КГБ Юрий Андропов. При нем началось «закручивание гаек», которым решила воспользоваться мхатовская оппозиция, давно мечтавшая сместить Ефремова. В этом ей решили помочь люди из так называемой «русской партии», которые тоже видели в Олеге Ефремове своего идейного врага, представителя «иудейской партии». Мы помним, что в жилах Ефремова могла течь еврейская кровь и в МХАТе он опирался на евреев: Анатолия Смелянского (Альтшулера), Александра Гельмана, Михаила Шатрова (Маршака). Особенно выделялся первый, который пришел в МХАТ из Театра Советской армии в 1980 году (как раз накануне постановки «Так победим!») в качестве заведующего литературной частью.
Итак, люди из «русской партии» решили нанести удар по Ефремову. Для этого в 1983 году в журнале «Огонек» (главным редактором в нем был Анатолий Софронов) появилась статья «великой старухи» МХАТа Анастасии Зуевой, где она достаточно критично отзывалась об обстановке, сложившейся в Художественном театре. Заметим, что эта публикация дорого обойдется Зуевой – в театре ее чуть ли не затравят, после чего она угодит в Кунцевскую больницу. А спустя три года и вовсе скончается.
После «выстрела» из «Огонька» к делу подключилось Министерство культуры РСФСР в лице заместителя министра Е. Зайцева – были предприняты шаги по поиску замены Ефремову. Выбор пал на главного режиссера Театра имени Маяковского Андрея Гончарова. Но тот колебался. Зато не колебалась Татьяна Доронина, которая решила вернуться из «Маяка» в МХАТ после одиннадцатилетнего отсутствия. Вернуться зачем? Может, чтобы сплотить антиефремовскую оппозицию? Видимо, зная об этом, Ефремов всеми силами противился этому приходу. Но решал не один один, а худсовет театра. И на его заседании с перевесом всего в один (!) голос было принято решение вернуть Доронину в труппу. И очень скоро это решение сыграет свою роль в судьбе МХАТа – именно Доронина не даст Ефремову и его команде очистить театр от «балласта».
Но чем же закончилось то противостояние? Оно длилось вплоть до смерти Ю. Андропова в феврале 1984 года. После чего сподвижники Ефремова отправили делегацию из именитых актеров и актрис в ЦК КПСС, где им было объявлено: можете быть спокойны – Ефремова в обиду мы не дадим. Более того – Ефремову (а также М. Шатрову и А. Калягину) была присуждена Государственная премия за спектакль «Так победим!». Отметим: спустя почти три года с момента его появления на свет. Просто так такие вещи, естественно, не делались.
Откликаясь на это присуждение, журналистка Н. Исмаилова писала в «Известиях»:
«Олег Ефремов поставил спектакль-протест против обывательского сознания. На сцене мы видим великого человека, понимающего, что победоносное революционное восстание – это только начало.
Только действительно просвещенный человек понимает, что советская демократия находит свою устойчивость в способности видеть перспективу, в способности двигаться, идти вперед.
