В этом спектакле, помимо Ефремова и Мягкова, были заняты многие из тех звезд, которые ушли с ним в новую труппу: Е. Евстигнеев (Табак), А. Калягин (Табак – играл его после ухода Евстигнеева), А. Вертинская (Пат), И. Мирошниченко (Актриса), В. Сергачев (Мефодий), Олег Борисов (Коля-Володя), В. Невинный (Коля-Володя во втором составе), И. Саввина (Лика), И. Васильев (Юрик), П. Медведева (Сюзанна), И. Апексимова (Иностранка), Е. Васильева, Е. Проклова, Е. Майорова.
Но первый блин оказался комом – спектакль не получился. Подвела не только драматургия, переделанная Ефремовым, но и техника – на новом месте сцена скрипела, тарахтела, не слушалась. А затем и актеры из основного состава стали разбегаться из театра, как крысы с тонущего корабля: ушли Анастасия Вертинская, Александр Калягин, Евгений Евстигнеев, Екатерина Васильева, Олег Борисов. И тогда Ефремов решил создавать театр без звезд – а что еще оставалось ему делать в таких условиях? Время на дворе стояло смутное, перестроечное, и те благие ожидания, которые возлагались на Горбачева и Ко, оказались пшиком. Все его «обещалки» обернулись блефом, из-за чего генсека в народе окрестили болтуном (такого словесного поноса не было до этого ни у одного советского генсека, разве что у Хрущева). Впрочем, похожая история случилась и с самим Ефремовым, который тоже много чего обещал своим коллегам при создании новой труппы.
Однако бежали от Ефремова не все – кое-кто оставался. Например, Олег Табаков или Иннокентий Смоктуновский. С ними Ефремов выпустил еще один спектакль – «Кабалу святош» М. Булгакова. Отметим, что в 1936 году МХАТ уже ставил эту пьесу, но она была быстро снята (после семи представлений) по цензурным соображениям (в ней Булгаков показывал судьбу писателя, идеология которого идет вразрез с политическим строем, пьесы которого запрещают). Полвека спустя цензура в стране была уже не столь всесильна. Впрочем, и спектакль получился уже несколько об ином. В нем Ефремов играл Мольера, Табаков – его слугу Жан-Жака Бутона, Смоктуновский – короля Людовика XIV. Если Булгаков главной темой своего произведения выводил тему обольщения сцены и трона, то Ефремов эту тему специально затушевывал, боясь параллелей с собственной судьбой. Его-то власть всегда обольщала, причем чаще всего он на это обольщение поддавался. Не устоял он и в перестроечные годы, когда это обольщение стало особенно сильным. Но как было устоять, когда сам генсек настойчиво набивается к тебе в друзья, чтобы совместно «раскрутить маховик». Почему бы и не раскрутить? Вот и в спектакле Мольер (Ефремов) и Король (Смоктуновский) чуть ли не близкие друзья – сидят на дворцовой лестнице и мило беседуют. А потом аппетитно поедают вместе цыпленка. Разве можно было запретить такой спектакль? Или изничтожить его, натравив на него оголтелых критиков. В те годы других творцов изничтожали. Например, Сергея Бондарчука с его фильмом «Борис Годунов». А Ефремов очень даже комфортно чувствовал себя в новых условиях, поскольку считался светочем либеральной советской интеллигенции.
Почему Булгаков назвал свою пьесу «Кабала святош»? Он имел в виду тех «святош», которые окружали короля Людовика, облизывали его сверху донизу и за это имели возможность обделывать свои делишки. Точно такая же «кабала святош» сопутствовала и деятельности М. Горбачева, а потом и Б. Ельцина. Но в ефремовском спектакле эта тема была затушевана, хотя у Булгакова было иначе, из-за чего, собственно, его спектакль и был снят с репертуара в 1936 году. Ефремов не мог (или не хотел) эту тему поднимать, поскольку сам входил в число тех либеральных «святош», которые окружали и курили фимиам Горбачеву. Здесь самое время было бы реанимировать знаменитый спектакль «Современника» «Голый король», но у Ефремова и мысли такой не возникало. Хотя к концу 80-х рейтинг его кумира М. Горбачева уже упал почти до нуля и он действительно превратился в «голого короля».
В 1988 году Ефремов съездил в Турцию, где в Городском театре Стамбула поставил пьесу А. Гельмана «Мы, нижеподписавшиеся». Ту самую, которую он поставил в МХАТе менее десяти лет назад.
В следующем году наш герой осуществил на сцене МХАТа постановку пьесы «Варвары» М. Горького. Это было странно, учитывая, что великого пролетарского писателя либеральная советская интеллигенция уже успела дружно проклясть, да и конкуренты из МХАТа Т. Дорониной носили на своей эмблеме имя именно этого писателя. Но Ефремова это не остановило, поскольку он увидел в этом произведении возможность выразить свое отношение к тому, что тогда происходило в стране. А происходили там ужасные вещи – перестройка плавно перетекла в перестрелку. И это было вполне закономерно, учитывая тот факт, кто именно руководил страной. А руководил ею М. Горбачев, который по своим интеллектуальным и профессиональным качествам мог возглавлять разве что крайком, но ни в коем случае не многомиллионную страну, состоящую из 15 республик, – это был не его уровень (название одной из республик – Азербайджана – он постоянно коверкал, произнося как Азебарджан). Но выяснилось это слишком поздно – к тому времени страна пошла фактически вразнос. И в 1990 году рейтинг Горбачева в стране упал до ничтожной отметки в 5 процентов, хотя всего лишь пять лет назад его поддерживали чуть ли не 90 процентов населения.
Но «Варвары» Ефремова были не столько об этом (к Горбачеву он продолжал относиться с большим уважением, считая его своим другом), сколько о том общественном сломе, который происходил тогда в стране. Ведь о чем была эта пьеса? Она повествовала о том, как однажды однообразную жизнь провинциального городка Верхополье нарушил приезд строителей железной дороги – инженеров Черкуна и Цыганова. На смену патриархальному варварству городского головы Редозубова эти «поборники цивилизации» несут новое варварство: моральную деградацию и жестокое равнодушие к человеку. Потребовалось немного времени, чтобы обнаружились плоды их разрушительной деятельности: кончает жизнь самоубийством Надежда Монахова, искавшая высокой, яркой любви и обманутая Черкуном; скрывается из города укравший казенные деньги чиновник Дробязгин; становится пьяницей сын Редозубова, Гриша. Лишь студента Лукина не тронуло тлетворное влияние «цивилизованных варваров» – он знает цели и средства борьбы со старым и новым варварством.
Как писал об этой пьесе еще в 20-х годах нарком просвещения СССР А. В. Луначарский: «Быть может, в шуме текущего политического момента эти социально-психологические сцены из жизни уездного города покажутся лежащими в стороне от господствующих направлений общественного интереса. Но обостренный политический конфликт схлынет раньше, чем повсеместная, глубокая и страшная борьба крупнокапиталистической России с Россией мелкобуржуазной. Художник помогает нам понять и оценить это колоссальное явление варварской войны варваров двух типов в непосредственных переживаниях живых личностей, в их эфемерном или пустом торжестве, в их жалкой или трагической гибели…»
Почти об этом же была и его следующая постановка – «Вишневый сад» А. Чехова. В ней тоже звучал мотив о том, что «вишневый сад» будет вырублен, поскольку пришло время новых людей – вроде инициативного купца Лопахина. Правда, у Ефремова звучала надежда на то, что они сумеют-таки вырастить новый «вишневый сад» – построить новую справедливую Россию.
Своим режиссерским чутьем Ефремов уловил, что на сломе 80-х в СССР началась та самая «страшная борьба крупнокапиталистической России с Россией мелкобуржуазной», о которой писал Луначарский. На смену одним «варварам» шли другие – куда более страшные и беспощадные. И самое печальное – Ефремов был одним из тех, кто долгие годы, как представитель либеральной интеллигенции, готовил приход этих самых варваров, которые еще страшнее предыдущих. Об этом, кстати, Горький писал в своих дореволюционных статьях, разоблачая в них буржуазно-мещанскую интеллигенцию, уличая ее в жадности и трусости, озлобленности против всего, что угрожает ее покою и сытости. Вскрывая контрреволюционную сущность мещанства, писатель показал его классовое лицо, его социальную психологию. «Мещанство, – писал Горький в «Заметках о мещанстве», – это строй души современного представителя командующих классов». Именно этот класс и победил в горбачевскую перестройку. А победу ему обеспечила либеральная интеллигенция в лице таких деятелей, как Олег Ефремов.
