На тот момент досье на Дина имелось в двух спецслужбах Америки: в ФБР и ЦРУ. Причем последнее, согласно закону 1947 года, не имело права оперировать внутри США, однако позволяло себе нарушать это правило. В структуре ЦРУ в 1962 году даже было создано тайное подразделение УВО (Domestic Operations Division – Управление внутренних операций), которое под мнимым предлогом сбора внутри США внешней разведывательной информации (частично якобы с помощью восточноевропейских эмигрантских организаций) занималось слежкой за неблагонадежными соотечественниками и составлением на них подробных досье. Особую активность в этом направлении ЦРУ начало демонстрировать с конца 60-х, когда в США поднялась волна антивоенного движения. Именно тогда в недрах УВО и появилось досье на Дина Рида. В ФБР, как мы знаем, оно было заведено еще раньше – в середине 60-х.
У обеих спецслужб Дин числился как «подрывной элемент» и должен был подвергаться постоянному наблюдению все время его пребывания на территории США. Причем если поначалу обе спецслужбы не слишком делились информацией об этом друг с другом, то в конце 60-х наступило потепление, санкционированное с самого верха: в Белом доме пришли к выводу, что одно ФБР оказалось не в состоянии подавить движение протеста, вызванное войной во Вьетнаме. С тех пор ЦРУ согласилось снабжать ФБР данными о контактах Дина Рида с «подрывными элементами» за пределами США.
Между тем в феврале 1973 года в ЦРУ сменилось руководство: вместо Ричарда Хелмса, который занимал этот пост с 1966 года, у руля встал Джеймс Шлессинджер. Это назначение совпало с расследованиями Сената США незаконных операций ЦРУ за рубежом и внутри страны, поэтому при новом руководителе сотрудникам ОВО было уже не до Дина Рида. Зато ФБР его не забывало. Едва он прилетел в Америку, как к нему «приклеилось» сразу несколько фэбээровцев, которые почти в открытую сопровождали его во время всех передвижений.
Дин эту слежку видел и даже провел специальную акцию с целью узнать, как далеко простираются планы его соглядатаев. В нью-йоркской гостинице, где Дин остановился на сутки, он оставил специальные метки в своем номере и на вещах, которые помогли бы ему понять, был там кто-то чужой в его отсутствие или нет. Как понял Дин, чужие в номере были. Так Дин узнал, что против него была проведена операция, которая на жаргоне американских спецслужб называется «черная сумка» (незаконное проникновение в жилище и осмотр вещей).
Находясь в США, Дин навестил своих родственников (отца, братьев, бывшую жену Патрисию и дочь Рамону), а также встретился со своим учителем Патоном Прайсом. Последний живо интересовался делами Дина. И тот охотно рассказал ему о своих поездках по миру, о том, что собирается переехать жить из Рима в Восточный Берлин. Коснулись они и событий в Чили, которые тоже волновали Прайса. Он считал, что дни Альенде сочтены, поскольку ему не хватает решительности одним ударом расправиться с оппозицией. Дин неоднократно слышал подобные заявления от других людей, поэтому слова учителя встретил с пониманием. Иной раз он и сам ловил себя на мысли, что тоже склоняется именно к такому выводу.
К тому времени ситуация в Чили продолжала оставаться напряженной. После того как 4 марта 1973 года во время парламентских выборов правым не удалось свергнуть правительство легальным путем (левые партии получили свыше 44 % голосов), правыми был взят курс на военный переворот. Причем уверенность в его успехе правым придавало то, что он был полностью одобрен в Вашингтоне (Белый дом ассигновал на это дело несколько миллионов долларов). При этом правительство догадывалось об этих намерениях, однако предпочитало действовать законными методами: министр внутренних дел Пратс высказался против дальнейших экспроприаций, за гарантии мелким и средним собственникам и предпринимателям, за поиски широкого национального согласия даже с участием ХДП.
Между тем левые радикалы во главе с председателем Соцпартии Альтамирано выступали за репрессии и требовали отправить Пратса и его сторонников в отставку. Альенде оказался перед сложным выбором. В итоге он совершил роковую ошибку: принял сторону радикалов. После удаления Пратса позиции дискредитированных сторонников лояльности президенту в армии были подорваны. 28 июня эти люди предприняли попытку свалить Альенде.
В тот день три группы танков и бронетранспортеров с сотней солдат направились в центр Сантьяго. Однако путч не удался, поскольку не был поддержан большинством в армии. Кроме того – Альенде был заранее предупрежден о нем советским КГБ (кстати, почти за два месяца до этого – в начале мая – Москва наградила Альенде Ленинской премией, которой суждено будет стать его последней прижизненной наградой). Вечером перед дворцом Ла Монеда состоялся 100-тысячный митинг, на котором Альенде заявил, что не распустит оппозиционный парламент, но прибегнет к референдуму, чтобы узнать мнение народа. Он все еще надеялся победить своих противников с помощью законных мер.
Прайс эти надежды Альенде не разделял.
– Альенде либеральничает со своими врагами, а они его не пожалеют, – говорил Прайс. – Вон, даже твой любимчик Джон Леннон сначала призывал к пацифизму, а теперь призывает к борьбе.
Дин прекрасно знал, о чем идет речь. Три года назад Джон Леннон сочинил пацифистскую песню «Дайте миру шанс», а спустя год написал уже другую – «Власть народу», где проповедовал совсем другие идеи: что «без борьбы не приходят к власти». Даже обложка сингла выглядела соответствующим образом: на ней Леннон и Йоко Оно были изображены в военной форме.
Однако Дин знал и другое: что Леннона в его политических воззрениях часто бросает из стороны в сторону. Поэтому если раньше Дин объяснял это незрелостью политических воззрений Леннона, то теперь стал склоняться к мнению, которое ему пытался втолковать еще Купцов-старший: что все эти шатания великого «битла» – плод его эпатажа и влияния жены-японки. Особенно Дину не понравилось интервью Леннона, которое он дал левой газете «Red Mole». В нем он заявил:
«На меня нападают за то, что я требую власти для народа и говорю, что никакая группа не должна обладать ею. Бессмыслица! Народ – это не группа. Народ – это каждый. Я придерживаюсь взгляда, что каждый человек имеет равные права на владение и что сам народ должен иметь долю в предприятиях, должен решать, кому быть боссом и кто что должен делать. Ученики должны иметь возможность сами выбирать своих учителей. Это было бы что-то вроде коммунизма, но я не знаю точно, что такое настоящий коммунизм. В мире нет подлинного коммунизма. В России, например, его точно нет. Социализм, о котором говорю я, возможен в Англии, но не там, где его практикуют несколько повернутых русских. Мы хотели бы иметь здесь хороший социализм. Британский социализм…»
Пока Дин путешествовал по миру, перспективы его дальнейшей судьбы обсуждались в стане высшего восточногерманского руководства. После того как в мае в «Штази» стала известна информация о том, что Дин собирается жениться на Вибке Дорнбах и осесть в ГДР, Эрих Мильке немедленно доложил об этом Эриху Хонеккеру. Тот встретил эту новость вполне благожелательно. Как мы помним, Вибке была его дальней родственницей, двоюродной племянницей, поэтому ее судьба была ему небезразлична. Он знал, что долгое время личная жизнь родственницы складывалась очень непросто, и поэтому теперь был рад за нее: ведь она могла не только обрести счастье с популярным американским артистом, но и принести пользу своей родине, поскольку этот брак был очень выгоден Восточной Германии.
