Террор обрушился на «недобитков» – роялистов, как учил покойный Марат. Остатки аристократических семейств, не успевших бежать из Франции, поехали в телеге палача на гильотину.
Туда же отправили символ прошлого режима, несчастную графиню Дюбарри. Палач Сансон вспоминал, что ему пришлось слышать много рыданий в своей телеге. Но никогда он не слышал, чтобы так невыносимо горько плакала женщина.
На эшафоте она молила: «Минуточку, ну еще одну, хотя бы одну минуточку, господин палач!»
Мольба, которая потрясла Достоевского.
Графиня Дюбарри. Гравюра XVIII в.
И конечно, Мария-Антуанетта. Бывшую королеву перевели из Тампля в Консьержери. Незадолго до этого у нее отобрали сына.
Впервые забыв о гордости, как тигрица сражалась она с охранниками, молила оставить ей мальчика. Отняли…
Дофина теперь воспитывал сапожник. Учил ругаться, петь революционные песни и называть шлюхами мать и тетку…
В Тампле Антуанетта часами ждала у окна, чтобы увидеть, как выводили сына на прогулку.
В Консьержери окна ее камеры тоже выходили во двор. Здесь, во дворе, шла жизнь. Заключенные во время прогулок стирали в маленьком фонтанчике, пили из него воду. Порой здесь назначались любовные встречи.
Но она не выходила из камеры и в окно не смотрела. Она часами неподвижно сидела на стуле…
Камера Марии-Антуанетты в тюрьме Консьержери
Суд над Антунеттой – «вдовой Капет», как теперь ее называли, – был недолгим.
Обвинения порой звучали самые гнусные: «Погрязшая в разврате, она склоняла к прелюбодеянию собственного сына…»
Но она выдержала даже это, сказала коротко:
«Отвечать этому господину – ниже человеческого достоинства».
Суд над Марией-Антуанеттой. Гравюра XIX в.
Ее приговорили к смерти. Она ни о чем не просила. Молча ушла с гордо поднятой головой.
Всю последнюю ночь она не спала. Сначала написала письмо сестре короля Елизавете – свое завещание.
Я видел это письмо… Буквы часто расплылись – она писала и плакала.
«Четыре пятнадцать утра. Сестра, меня приговорили к смерти. Но смерть позорна только для преступников. А меня они приговорили к свиданию с Вашим братом… Я надеюсь умереть с таким же присутствием духа, как и он… Я прошу моего сына никогда не забывать последних слов своего отца. Вот эти слова: «Мой сын, ты никогда не будешь стараться отомстить за мою смерть». Напоминайте их ему чаще, дорогая».
Не забыла простить и она: «Я прощаю всех, причинивших мне зло. И сама прошу у Господа прощения за все грехи, которые совершила со дня рождения. Надеюсь, Он услышит мою молитву… Я думаю о том, что моя смерть принесет очень много горя моим друзьям. Но я прошу моих друзей помнить, что моя последняя земная мысль была о них».
Так она простилась «с самым любящим и самым любимым человеком».
И в конце письма, уже обращаясь к Елизавете: «Боже мой, как тяжело расставаться с Вами! Прощайте, прощайте, прощайте!»
Последнее письмо Марии-Антуанетты к мадам Елизавете.
Национальный архив Франции
Робеспьер велел оставить главной моднице столетия всего два платья. Черное платье вдовы она носила каждый день. Белое приберегла на свой последний выход в свет.
Королеву Франции везли на гильотину в телеге палача. Ее посадили спиной к лошадям, со связанными руками.
Везли по улице Сент-Оноре, где в кофейной процессию поджидал художник-революционер Давид. Он не мог пропустить великий миг революции.
Мария-Антуанетта перед казнью.
Жак Луи Давид. 16 октября 1793 г.
Тогда Давид и сделал бессмертный рисунок: Антуанетта в телеге со связанными руками. На голове – чепчик с черной лентой вдовы. Плечи прикрыты белой косынкой. А лицо… Какое лицо! Революция поработала на славу – королева рококо превратилась в старуху.
Сегодня мы можем увидеть ее тогдашнюю. Мадемуазель Тюссо, пока обедали гробовщики, успела – отлила в гипсе отрубленную голову Антуанетты.
Принцесса Елизавета не получила письма покойной королевы – ей его не передали.
Революция не забыла и о ней. Сестру короля гильотинировали как участницу заговора против Республики, о котором смиренная принцесса не имела даже понятия.
Марию-Антуанетту везут на казнь.
Неизвестный художник. XIX в.
Давид рисует Марию-Антуанетту перед казнью.
Неизвестный художник. XIX в.
Наконец, настало и их время.
На революционную гильотину потекли потоки революционеров. Все конституционные монархисты, участвовавшие в Революции при ее праздничном «бархатном» начале, заняли места в телеге палача Сансона. И, конечно же, среди них был знаменитый оратор Барнав…
Началась охота на остатки жирондистов. Слово «жирондист» стало таким же бранным, страшным, как при большевиках слово «троцкист». Жирондистов искали, ловили по всей стране и отправляли на гильотину.
Великий Кондорсе спасался вдалеке от Парижа. Он долго прятался, наконец не выдержал заточения, решил прогуляться и зашел перекусить в таверну с томиком Горация в руках. Но истинный патриот сразу понял, что добрые граждане с Горацием не ходят… И отправился великий Кондорсе в тюрьму, где принял заботливо припасенный им яд.
Другой свободолюбец, жирондист, философ Шамфор зарезался.
Госпожа Ролан, красавица, муза жирондистов, конечно же, была арестована. Пол теперь не спасал…
В тюрьме она написала знаменитые мемуары. Когда ее привезли на гильотину, она сказала, что хочет записать удивительные мысли человека, поднимающегося на эшафот, и попросила принести перо. Вокруг засмеялись, осыпали грязными ругательствами (во власти тогда было много простых людей из парижских секций). Прежде чем лечь на кровавую доску, она сказала, глядя на монумент Свободы, стоявший впритык к гильотине: «Свобода, они и тебя забрызгали кровью…»
