Тальен сумел сообщить Терезе о заговоре в Конвенте, который должен был ее спасти. Но она знала, как умеет трусить ее мужчина, и решила придать ему смелости.
Она написала: «От меня только что ушел полицейский комиссар, сообщивший, что меня отправляют в Трибунал, значит – на эшафот… Это совсем не похоже на прекраснейший сон, который я видела сегодня ночью. Будто Робеспьера больше нет и темницы открыты. Но нет среди вас мужчины, который смог бы сделать мой сон явью.
«Я умираю оттого, что принадлежу трусу».
Тальен не мог устоять. Он решился действовать. Диктатор должен был утонуть в болоте…
Вскоре Тереза получила ответ:
«Успокойтесь и будьте так же осторожны, как буду смел я».
Тереза Кабаррюс.
Неизвестный художник XIX в.
Жан-Ламбер Тальен. Гравюра XIX в.
Разыгралась последняя великая сцена революционного спектакля. Конвент взбунтовался во время речи всемогущего диктатора. Заговорщики прерывали его. Робеспьер пытался продолжать. Не давали! Он тщетно кричал: «Разбойники, все разбойники!»!
Он был прав – других в Конвенте уже не было, других он отправил на гильотину.
Диктатор сорвал голос, хрипел.
И тогда раздался громовой голос, который и венчает Великую Революцию: «Кровь Дантона душит тебя, несчастный!»
Девятое термидора. Макс Адамо. 1870 г.
Старая национальная галерея
В тюрьме Консьержери, где по его воле ждали смерти столько идолов Революции, будет ждать смерти Робеспьер. Свою последнюю ночь он проведет в той же камере, в которой провела первую ночь своего тюремного заключения Мария-Антуанетта, королева Франции.
История и здесь не преминула улыбнуться.
Якобинская Революция закончилась 9 термидора.
И Терезу Кабаррюс справедливо назовут Святой Девой Термидора.
Якобинцы перед казнью. Неизвестный художник. XIX в.
Масимиллиана Робеспьера, его брата Огюста, его сподвижников-якобинцев отвезла на эшафот все та же телега палача.
Уже через час Сансон укладывал в наспех сколоченный ящик обезглавленное туловище последнего вождя Революции. Между ног, как положено, Сансон поместил голову – с рыжеватыми волосами, на которых осталась пудра; в глазу застрял кусочек стекла от разбитых очков…
Круг замкнулся. Вся история революции уместилась в грязной телеге палача Сансона, подлинного короля революции.
Казнь якобинцев. Гравюра XIX в.
Казнь Робеспьера. Гравюра. XVIII в.
Шло время. На смену захватившим власть вождям термидора пришел Наполеон.
Подруга Терезы по камере, Жозефина Богарне, стала Императрицей. Народ преисполнился любви к Империи.
Потом Наполеон пал, вернулась монархия. И народ преисполнился любви к монархии. Такой любви, что даже палач Сансон, гильотинировавший всю королевскую семью, оказался скрытым монархистом.
Все с упоением рассказывали об ужасах кровавой Революции, но…
Наполеон на императорском троне.
Жан-Батист Энгр. XIX в.
Но шло время, и эти постоянные разговоры про кровь постепенно… надоели. Выросло новое поколение. Рассказы стариков о терроре, об ужасах Революции казались молодым людям ложью, трафаретными мифами…
Уже в середине девятнадцатого века знаменитый писатель Шатобриан, много переживший в Революцию, потерявший на гильотине близких, услышал разговоры новых радикалов, так похожие на речи, звучавшие перед революцией! Что делать, молодые люди исполняли основной урок Истории – не извлекать из Истории никаких уроков!
Рене де Шатобриан. Паулен Гьеррин. XIX в.
И Шатобриан написал: «Все, что с нами случилось, это еще не бездна. Я чувствую, наш век – это только начало пути в бездну. Готовятся вселенские катаклизмы. По нашему образцу восстанут целые народы. Ощущение грядущей великой крови не покидает меня».
Часть IV
©РИА Новости
«Вселенский катаклизм», который предсказывал писатель Шатобриан, свершился в России.
Ночь Октябрьского переворота… В Парадном колонном зале Смольного – Второй Съезд Советов. На трибуне охрипший меньшевик Абрамович пытался усовестить зал:
– «Аврора» бомбардирует Зимний дворец, где заседает законное правительство. Нам нужно вмешаться. Сказать свое властное слово. Нам надо прекратить кровопролитие!
Пошел третий час октябрьской ночи. На трибуне Каменев. Объявляет:
– Зимний взят! Временное правительство низложено!
Зал взрывается аплодисментами.
Свершился великий переворот, наложивший неизгладимую печать на весь двадцатый век.
– Зимний взят! Временное правительство низложено!
Потом был сон усталых победителей. Троцкий вспоминал:
«Мы с Ильичом легли на полу. Кто-то посте – лил одеяла, подушки. И мы лежали рядом. Под утро Ильич сказал: «Слишком резкий поворот от подполья к власти. – И добавил почему-то по-немецки: – Кружится голова».
