Петр Павленко: «Сталин рассказывал, как Святой Франциск учил жить без собственности. Один монах его спросил: «Можно ли мне иметь хотя бы мою Библию?» И он ответил: «Сегодня у тебя – «моя Библия». А завтра ты уже прикажешь: «Принеси-ка мне мою Библию».
Ненавистную торговлю, этот рассадник капитализма, было решено заменить общегосударственным распределением продуктов. И тогда свершится главное: закончится власть денег. Отсутствие денежной системы – основной признак их нового мира. Золотом они собирались мостить мостовые, делать из него унитазы. Презрительно называя деньги «денежными знаками», они задумали печатать их бессчетно, чтобы обесценить проклятые!
Как апостолы ждали немедленного второго пришествия Христа, так они начинают ждать мировую революцию. И тогда будет окончательно создан новый мир! Научное предвидение уже свершило русскую революцию, и теперь оно обещало мировую революцию. Великий пример России должен увлечь все страны. Слишком устали на войне рабочие и крестьяне, одетые в солдатскую форму. Зачем им погибать за интересы хозяев? Конечно, вдохновленные примером, они повернут штыки против своих угнетателей. Даешь мировую революцию! Вот о чем говорили в те дни в Смольном.
Народный комиссар Коба издает декреты. Вчерашний ссыльный вместе с Лениным подписывает «Декларацию прав народов России» – всем им гарантируется право на самоопределение.
Трещит, ползет по швам Империя: отделились Польша и Финляндия, в Прибалтике возникают независимые Эстония, Латвия и Литва, откололась Украина, а в Закавказье образуются три государства – Азербайджан, Армения и Грузия.
От всей Великой империи осталась Россия в границах XVII века. Но чем хуже – тем лучше. Таков лозунг истинных революционеров.
Осуществить Великую утопию Ленин мог только при безраздельном господстве одной партии. Обещание созвать Учредительное собрание, лозунг «Вся власть Советам!» – все это лишь тактика. Впереди было создание государства, управляемого одной – его партией. И это тоже было впервые… Подобная попытка якобинцев в дни Французской революции окончилась гильотиной для Робеспьера и его соратников.
Но у Ленина была малочисленная партия, состоящая из людей, не имевших никакого опыта в управлении гигантской страной. Так что им предстояло учиться – на жизнях миллионов. И временное сужение границ пролетарского государства, отъединение окраин им сейчас было даже выгодно. А то, что оно было временным, ни Ленин, ни его сподвижники, ни его верный ученик Коба не сомневались. Ведь впереди маячила великая мечта – мировая революция. Разваливая империю Романовых, большевики верили, что и это должно толкнуть народы других империй к мировой революции.
Со дня на день они ожидают услышать грозную поступь рабочих батальонов! Надо только удержаться в России – в этой крепости, завоеванной пролетариатом и окруженной врагами.
А пока нужно было (опять же согласно Марксу) разрушить старый мир, именовавшийся «миром насилия». И они открыто провозгласили это в своем партийном гимне «Интернационал»: «До основанья!..»
«Грабь награбленное!»
Большевики бросают в массы этот великий лозунг всех революций. Начался грандиозный передел собственности, который должен был дать им поддержку большинства. По всей стране согласно декретам нового правительства («земля – крестьянам, фабрики и заводы – рабочим») делили добычу. Крестьянские общины захватывали помещичьи земли, фабрично-заводские комитеты забирали предприятия. Не успевших бежать хозяев «увозили в чисто поле», и больше их никто не видел. Солдаты на фронте делили содержимое армейских складов и, нагруженные амуницией, бежали с фронта домой, постреливая по дороге офицеров. Грабеж сплачивал народ вокруг новых правителей.
Все это происходило на просторах России. А в Петрограде большевики боролись за жизнь. Первые две недели казалось, что они обречены. «Мы знали, что армия вот-вот вмешается, и большевикам конец», – говорил мне в Болгарии старик эмигрант. Интеллигенция сидела по квартирам без света, ждала освободителей. Никто не верил в долговечность большевиков.
И действительно, сразу после переворота на столицу наступает сам Керенский. Троцкий и Ленин организуют оборону. И Коба все эти дни – рядом с Лениным.
Гиппиус: «Казаки с Керенским были уже в Царском, где гарнизон сдавался им… но солдаты были распропагандированы… их окружила масса, началось братание».
Мятеж (так называют большевики наступление свергнутого ими премьера) был подавлен.
Из письма А. Нелидова: «Дед рассказывал: они выгнали из Царского Села казаков Керенского. В Царском жил тогда Плеханов…
Что запомнилось? Старика Плеханова обыскали несколько раз – и не по незнанию. Видно, не простил ему Ильич знаменитого изречения: «Русская история еще не смолола муки, из которой можно в России испечь пирог социализма»… В том же Царском на улице к деду подошли солдаты: «Купи, дядя, офицера». – «А зачем он мне?» – «Расстреляешь». И гогочут…»
Так что успел увидеть «отец русского марксизма» торжество своих идей. Плеханов покинул Россию и уже в следующем году умер.
Тень Ленина
Среди первых ленинских декретов – мир с немцами. Главнокомандующий, царский генерал Духонин, с возмущением отказался вести переговоры о перемирии. И Ленин сам отправляется на радиостанцию. Вместе с Лениным – Коба, тень, неотступно следующая за ним в те дни. Он сам описал дальнейшее: Ленин передает приказ о снятии Духонина, призывает солдат «окружить генералов и прекратить военные действия». Ленин назначает главнокомандующим большевика прапорщика Н. Крыленко.
Но Коба не описал, как новый главнокомандующий с отрядом прибыл в Ставку и произнес «зажигательную речь», после которой солдаты окружили Духонина и зверски убили.
Следуя идее однопартийного государства, на должности народных комиссаров Ленин назначил только членов своей партии. Но они застают в своих ведомствах одних уборщиц и курьеров.
В Петрограде начинаются забастовки служащих. «Служащие не служат, министерства не работают, банки не открываются, телефон не звонит», – записывает Гиппиус в дневнике.
В одной из комнат Смольного на диване проводит дни большевик Менжинский… Его брат – известный банкир, не потому ли Ленин назначил Менжинского комиссаром финансов? Этот эстет, сибарит, в роскошной шубе, в сопровождении отряда красногвардейцев, тщетно навещает Государственный банк, где бастующие служащие упорно не выдают ему десять миллионов рублей, которые требует Ленин. Лишь, как вор, взломав сейфы, большевистский руководитель финансов уносит пять миллионов.
И наркомат Кобы существует только на бумаге – в ленинском декрете. Но через несколько дней у него появляется первый сотрудник, очень энергичный. Некто Песковский, один из участников переворота, приходит в Смольный – участвовать в дележе власти. «Я решил пойти к Троцкому и выставить свою кандидатуру в наркомат иностранных дел… Но Троцкий объясняет: «Жаль использовать старого партийца в таком незначительном деле…» Тогда Песковский входит в комнату напротив кабинета Ильича. Здесь на диване полулежит с утомленным лицом Менжинский. Узнав, что Песковский учился в Лондонском университете, он тотчас предлагает ему стать управляющим Государственным банком. Но Песковский, знающий о забастовке банковских служащих, решает продолжить поиски. Он входит в следующий кабинет – напротив. Это «кабинет Ильича, где за неимением собственного кабинета пребывал Сталин».
