В это время в кабинет вошел Берия.
— Ты знаешь, Лаврентий, сейчас Вячеслав предложил очень смелый шаг. Наш новый нарком иностранных дел предлагает заключить мирный пакт с Гитлером.
Берия почти испуганно уставился на Кобу… Наконец понял!
— Скажу только одно: браво, Вячеслав Михайлович!
— Но товарищ Сталин знает, что это лишь начало большой игры. В конце мы нападем на Гитлера, Вячеслава за союз с Гитлером расстреляем, а Литвинова опять назначим. Не так ли, Лаврентий? — сказал мой друг Коба.
Бедный Молотов нашел в себе силы улыбнуться.
— Итак, Вячеслав, продолжай вершить иностранные дела. Продумаем вместе, товарищ Талейран, что ответим империалисту. Чтобы сожрать Польшу, мерзавцу нужно начать кампанию самое позднее до конца лета, пока есть хорошие дороги, не раскисшие от дождей… Товарищу Гитлеру ох как необходим наш скорый ответ. Значит, Вячеслав?..
Молотов многозначительно кивнул.
— Правильно, — сказал Коба. — Мы не будем спешить и подождем с ответом. Но с завтрашнего дня наши газеты перестают ругать мерзавца. — Наконец он обратился к Ворошилову: — Ты спросишь англичан и французов. Пиши. Первое: для того чтобы вести военные действия в случае нападения Германии на Польшу, мы должны иметь точки соприкосновения с противником. У нас, как известно, нет границы с Германией. Существует ли договор с Польшей о пропуске наших войск? Второе: какова будет численность английского экспедиционного корпуса к началу боевых действий? Мы готовы выставить сразу сто двадцать дивизий. И есть ли договор с Бельгией — о пропуске французских войск?
Коба знал, что ответов на эти конкретные вопросы не получит. Наша разведка донесла: Польша объявила, что согласия на пропуск советских войск никогда не даст. (Сколько поляков погибло в польско-русских войнах! Россия уничтожила польское государство. Как после этого пустить нас в Польшу? С Бельгией никаких договоренностей не было… Да и Англия могла поставить в начале войны только жалких шестнадцать дивизий!)
Коба заботливо набирал очки, зарабатывал право признать переговоры сорванными по вине западных держав. Но так оно было и на самом деле!
Первое сентября приближалось, а ответа неторопливый Коба не посылал. Гитлер жил на своей вилле в Баварских Альпах. Ефрейтор сообщил, что фюрер находится «в постоянной истерике». Вызывал к себе Геринга, требовал от разведки узнать, почему молчит Сталин. Его армия стояла в боевой готовности, и время стремительно уходило. Его корабли не могли выйти в море.
Наша военная делегация продолжала как ни в чем не бывало вести безнадежные переговоры с французами и англичанами…
Только через четыре томительных дня Молотов позвал к себе Шуленбурга. Он сообщил послу, что Риббентропу приезжать рано. Учитывая наши долгие взаимные оскорбления, идти к нормализации следует неспешно. Сперва заключим всеобъемлющее экономическое соглашение. И уже потом перейдем к делам политическим. Лишь после подписания экономического соглашения Риббентроп сможет приехать в Москву. Это будет в лучшем случае 27 августа.
Молотов передал послу проект Пакта о ненападении между двумя странами.
Как сообщил Корсиканец, Гитлер впал в неистовство. Если Риббентроп приедет двадцать седьмого, срок нападения на Польшу пройдет!
Гитлер сделал то, к чему принудил его Коба. Он пошел на унижение — сам обратился к Сталину. Попросил посла вручить его телеграмму незамедлительно. И опять в кабинете Коба непередаваемо насмешливо прочел униженный текст Гитлера.
Гитлер соглашался со всеми пунктами плана о ненападении. Он буквально молил: «Напряженность в отношениях с Польшей стала невыносимой. Я прошу вас принять моего министра не позднее 23 августа!»
Коба составил в ответ холодное краткое послание: «Советское правительство поручило мне… — (скромный порученец Коба!) — сообщить Вам, что оно согласно на прибытие министра Риббентропа 21 августа. Сталин».
На следующий день счастливый Гитлер собрал своих генералов. И сообщил, что сможет начать вторжение в Польшу!
После чего выдал обычную бесконечную речь. Спортсмен прислал ее переложение. «Все зависит от меня, от моего существования, от моих талантов политика. Вряд ли когда-нибудь появится человек, обладающий болышей властью, чем я. Факт моего существования необычайно важен. Но меня в любой момент может убить преступник или сумасшедший… Поэтому я должен торопиться осуществить свое предназначение. И потому решение о войне мне принять очень легко. Нам нечего терять; мы можем только выиграть. Наше экономическое положение таково, что мы сумеем продержаться без этой войны всего несколько лет. Геринг это подтвердит. У нас нет выбора, мы должны действовать».
Тогда же Коба взял меня с собой на Ближнюю. Была теплая августовская ночь.
Мы сидели на веранде. Ее только что пристроили к дому, пахло деревом.
— Риббентроп в Кремле! — сказал Коба. — Такое даже Жюль Верн не придумал бы, а вот товарищ Сталин знал, что так будет.
Я молчал.
— Ну, скажи, не бойся. Я понимаю, мы были чистенькими столько лет. Давай говори за своих мудаков!
Я сказал:
— Мы были поборниками мира, были главной силой, противостоявшей чудовищному, нечеловеческому фашизму.
— Так, дорогой. Но товарища Сталина за все эти заслуги поставили к стенке — в безвыходное положение. Это они покорно разрешили Гитлеру создать армию, захватить Австрию, потом Чехословакию, даже не ставя нас в известность, будто нас нет! Потом водили за нос, делали вид, что ведут военные переговоры… Разве англичане не могли включить в свой договор с поляками непременное условие — пропуск нашей армии? Но они не хотели… Если бы хотели, то принудили бы Польшу, как принудили Чехословакию. Мы чисты перед миром. Ты скажешь своим шпионам: «Они заключали Мюнхен, чтобы «благородно», за счет чехов, получить мирную отсрочку, теперь наша очередь за счет поляков благородно получать свою отсрочку от войны!»
Что ж, он выполнял обязанность Вождя — думал о своей стране.
(Одно «но». Никто не мог предвидеть, что случится после этой отсрочки, даже Коба. Что в результате союза с нами Гитлер преспокойно захватит всю Европу и получит все ее ресурсы, уничтожит Францию, английский экспедиционный корпус… И вскоре перед Гитлером окажемся… мы!)
Тогда я сказал ему то, что он хотел услышать:
— Ты всегда прав, Коба.
Но он… лишь досадливо махнул рукой.
Утром на дачу приехали Берия и Молотов. Начали обсуждать, как встретить Риббентропа. Коба готовился будто к сражению.
— Думаю, товарища Риббентропа встретим холодно. Пусть понимает, что нам всё это нужно куда меньше, чем им. Никакой торжественности. Переговоры будем вести в кабинете Молотова. Все время подчеркивая: это не союз, это Пакт о ненападении, и только.
Позвонил начальник протокола МИД, доложил:
