Но я уже тогда знал правду. На самом деле за штурвалом часто находился совсем другой летчик, который и вел самолет, а пьяный Васька сидел рядом. Знал ли об этом Коба? Посмели бы ему рассказать об этом!
Но если бы и рассказали… Коба умел забывать ненужное.
Семейные дела не мешали главному. Коба без устали, беспощадно возвращал в страну порядок, то есть страх.
«Правда» разгромила сочинения Шостаковича и Прокофьева, этих любимцев «иностранцев-засранцев». Кажется, тогда же Коба принял указ «об особо опасных государственных преступниках». Троцкисты, правые уклонисты, эсеры, белоэмигранты и прочие враги, уже отбывшие наказание и освобожденные из тюрем, подлежали новому наказанию — бессрочной ссылке в отдаленные районы СССР. В действительности, как только они прибывали в новую ссылку, их немедленно арестовывали. И дальше — знакомый им путь в лагеря.
В эти дни наша Лубянка гудела, свет горел в кабинетах до утра. Пятьдесят восемь тысяч были повторно репрессированы в одни эти первые месяцы…
Одновременно неутомимый Коба подготовил «Указ о тунеядцах». Лица, уклонявшиеся от трудовой деятельности, также выселялись в отдаленные районы — читай: переезжали в лагеря. Теперь ушедшие с работы или уволенные лихорадочно искали любую работу, а за ними столь же лихорадочно охотились органы.
Так Коба вновь изрядно пополнил численность даровой рабочей силы. Однако я понимал: это лишь начало, это все для чего-то.
Но для чего?
«Безродные» евреи
На Западе долго не могли поверить: в стране Маркса шла открытая антисемитская кампания. Да и как поверить в это, если в то же время мы голосовали за создание государства Израиль? Все, как и планировал мой великий друг.
Я вернулся из-за границы в дни, когда к нам приехала первый посол Израиля в СССР Голда Меерсон. Шофер вез меня домой мимо синагоги.
Если не ошибаюсь, в эти дни умер близкий соратник Кобы жалкий пьянчужка Жданов. Был объявлен траур. Но здесь, у синагоги, не было никакого траура! Радостное людское море в полсотни тысяч человек — перед зданием. Отмечали еврейский Новый год. И в синагогу пришла посол Голда…
Я вышел из машины. Милиционер тотчас подбежал прогонять мой автомобиль, но увидел особый номер. Словоохотливо, подобострастно сообщил:
— Празднуют свой Новый год. В синагоге — ихняя посол.
Я смотрел на толпу — солдаты, офицеры в орденах, старики, подростки, над головами младенцы, высоко поднятые родителями.
Голда вышла из дверей. Рев толпы: «Наша Голда! Шалом, Голделе! Живи и здравствуй! С Новым годом!»
Она подняла руку. Наступила тишина. Она сказала многотысячной толпе:
— Спасибо вам, друзья! Спасибо за то, что вы остались евреями.
Опаснее слов произнести было нельзя.
Но меня потрясло другое: рядом с Голдой стояла… жена Молотова Полина!
Через неделю меня привезли на Ближнюю. Давно не видел Кобу в таком гневе. Он ходил по комнате и повторял: «Пятая колонна!»
Я уже знал, в чем дело. Голда Меерсон еще раз посетила синагогу. Опять собрались тысячи евреев. Выйдя из синагоги, она решила пройтись пешком по Москве до гостиницы «Метрополь», там была ее временная резиденция. Тысячная толпа шла за нею. Люди пытались целовать ее одежду, выкрикивали заклинание, которое евреи повторяли уже две тысячи лет: «На следующий год в Иерусалиме».
Позвонил Поскребышев. Кобу соединили с кем-то по телефону.
Он сказал:
— Товарищ Эренбург, мне кажется, вам с вашим авторитетом следует немедля остановить происходящее безобразие. Вам следует разъяснить евреям… Возьмите ручку, записывайте. Первое! Государство Израиль нужно только евреям капиталистических стран, где процветает антисемитизм и есть еврейский вопрос. Второе. У нас, как всем известно, нет антисемитизма и, следовательно, нет еврейского вопроса. Третье. Решение еврейского вопроса зависит только от победы социализма над капитализмом. Вот почему наши евреи смотрят на евреев буржуазных стран, связывающих свои надежды с Израилем, как на путаников, до сих пор не выбравшихся из темного леса. Четвертое. У нас нет такого понятия — «еврейский народ», но есть великая общность — «советский народ»… Пятое и шестое, уверен, вы сочините сами… Политбюро высоко ценит перо лауреата Сталинской премии, советского писателя товарища Эренбурга. Желаю удачи.
Статья Эренбурга со всеми этими мыслями была опубликована в «Правде».
Тогда же на даче появились срочно вызванные Берия и Абакумов.
— Оказывается, Полина Молотова посещает синагогу, — заметил Коба.
Берия сказал печально:
— Эта жидовка Голда спрашивает Полину: «Ты еврейка?» А та ей отвечает гордо на иврите: «Я еврейская дочь». Не советская — еврейская, Иосиф Виссарионович. И это ответ жены советского министра иностранных дел!
Коба походил по комнате, пососал трубку, заговорил:
— Что же касается идеи о нашем форпосте на Ближнем Востоке — не будем заниматься самообманом. Израиль хочет плясать под дудку американцев. И вот теперь, когда мы решительно отделяемся от Запада, когда мы боремся с преклонением перед иностранщиной, мы должны ясно понимать: центром этого поклонения у нас являются евреи. Здесь нас очень беспокоит Еврейский антифашистский комитет. Мижду нами говоря, Комитет был очень полезен во время войны, с этим никто не спорит. Мы помним, как они ездили в Америку — рассказывали американским евреям о зверствах немцев. Как выжимали деньги у прижимистых американцев, давили на открытие второго фронта. И мы им за это были благодарны… — (Как обычно, начал за здравие!) — Но разве эти заслуги амнистируют нынешние преступления? Именно в этих поездках все члены Комитета подзабыли, что имеют дело с классовым врагом. Вовсю болтали с буржуазными деятелями. И стали сволочью, находкой для шпионов, «пятой колонной». Такова обычная диалектика соглашательства. Здесь предстоит работа товарищу Абакумову по выявлению сети этой шпионской группы, в которую давно превратился этот, с позволения сказать, «антифашистский Комитет». Также следует подумать о слишком тесных связях с Комитетом товарища Полины Жемчужиной…
Старая коммунистка, подпольщица, Полина фанатично любила «нашего Иосифа», как она нежно называла Кобу. Женой Молотова она стала уже в начале двадцатых. Помню, после очередного Надиного скандала с Кобой она сказала:
— Она не понимает, что рядом с нею — величайший из людей! — И взгляд Полины был мечтателен!
В те годы она еще была хороша — этакая страстная еврейка. Я пытался за ней ухаживать, но был отвергнут с презрением. Переспал ли с ней Коба? Никогда! Как Наполеон и восточные деспоты, он ненавидел умных женщин, выполняющих мужскую работу. Он презирал «баб», но спать мог только с «бабами». Хотя мы провозгласили равноправие женщин, страна осталась мужской. Как и при царе, женщин во власти не было. Полина одна из немногих была в конце тридцатых наркомом (рыбной промышленности). Конечно, это Коба приказал ей поработать в Еврейском Комитете, когда требовалось поднять на Западе авторитет Комитета. Но теперь она явно понадобилась для другого — начиналась охота на Молотова.
