Я с изумлением посмотрел на него: именно об этом писали английские газеты. И ответил подобострастно:
– Английские газеты, Коба, действительно утверждают, что никакого путча не было, просто бесноватый в очередном припадке безумия расстрелял половину своей партии.
Коба рассмеялся:
– Они тоже ничего не понимают. Какой же он бесноватый? На мой взгляд, он очень даже в своем уме. Просто вчерашние соратники мешали ему строить сильное государство. Они никак не могли забыть прошлых заслуг и бузили. И только сейчас, уничтожив их, Гитлер становится истинным Фюрером… Быстрый у него путь в вожди. Сначала поджег Рейхстаг, чтобы избавиться от чужих – от жалких немецких социал-демократов и бедных коммунистов. Теперь он избавился от своих. – Коба замолчал, прошелся по кабинету, держа трубку в негнущейся руке. – Нет, он не бесноватый! Он – политик… хитрый, умный политик, этот товарищ Гитлер…
Я смотрел на Кобу и видел на его лице хорошо знакомое мне раздумье – некая опасная мысль все больше завладевала им.
Всю неделю я продолжал переводить ему немецкие газеты. Как же он жадно слушал!
И когда я прочел лозунг нацистов: «Один народ, одна партия, один Фюрер!» (кстати, у нас не смели переводить слово «Фюрер», ведь «Вождем» в СССР называли его, Кобу), Коба засмеялся:
– Вот вам всем – итог! Теперь между ним и остальными партийцами – пропасть. Теперь в его партии остались только те, для которых он Бог и Фюрер.
Потом, когда мы ехали в машине на Ближнюю дачу, Коба вдруг сказал:
– Итак, товарищ Гитлер избавился от своих старых революционеров-партийцев… – Мысль эта явно не давала ему покоя. – Кстати, и товарищ Ленин не раз издевался над так называемыми старыми партийцами и даже говаривал, что «революционеров в пятьдесят лет следует отправлять к праотцам». В этой шутке, Фудзи, есть очень серьезная мысль: каждое революционное поколение с годами становится тормозом для той идеи, которую они вынесли на своих плечах… Так что, мижду нами говоря, товарищ Гитлер всего лишь поверил товарищу Ленину. – Коба засмеялся.
Но особенно его развеселило то, что все расстрелянные Гитлером, умирая… славили Гитлера. Он долго прыскал в усы, мой смешливый друг Коба. Уверен: тогда он уже обдумывал первые действия.
«Сердце под ножом падало»
Я навестил Кобу в новой квартире. Обстановка была такая же – мебель, которую оставил Бухарин, оказалась не лучше прежней мебели Кобы. «Любимец партии», видно, тоже презирал буржуазные ценности.
Коба странно относился к Бухарину. Он его любил, презирал, восхищался, ненавидел и… завидовал. Причем одновременно. Чтобы это понять, надо знать Кобу.
В тот вечер Коба его ненавидел. Он сказал мне:
– Это он ее убил. Он отравил ей душу… Он мучил ее рассказами о голодающей деревне… Он женился недавно, они живут в моей бывшей квартире… И я спросил его: «А где ты спишь со своей малолеткой?» Оказалось, в моем кабинете спят. Я говорю: «Вы лучше в Надину комнату переезжайте, там воздуху побольше». Не переехал – боится. Тени ее боится. Знает кошка, чье сало съела!
Повторюсь: это была его любимая задача – найти виноватого. Того, кто ответит вместо него. Она была выполнена: нашел!
Помню, как он усмехнулся, набрал телефон:
– Николай, еще не спите? Я тебя хочу еще раз поздравить. Мижду нами говоря, ты меня переплюнул…
Тот, видимо, спросил:
– В чем?
– Хорошая жена, и, главное, молодая… Моложе моей Нади, когда мы поженились. И влюблена в тебя, как кошка. Завидую по-хорошему… – И повесил трубку.
В воскресенье я опять пришел к Кобе в новую квартиру. Он читал дочке вслух.
Он часто делал это. Обычно это были юмористические рассказы. Читал и сам же прыскал в усы.
В этот раз он читал ей грузинские стихи в русском переводе:
– Ветрено, ветрено, ветрено,
Ветер склоняет ветвей ряды…
Листья колышутся медленно,
Где же ты, где же ты, где же ты?..
Дождь, снег идет после дождя,
Мне никогда не найти тебя!
Всюду преследует облик твой –
Каждый раз он везде, он со мной!..
Ввысь летит дум туман медленно…
Ветрено, ветрено, ветрено!
С какой болью он это читал… Но вдруг посмотрел на меня желтыми бешеными глазами. И продолжил читать совсем другие стихи:
– Дождиком солнечным вода
Долго на поле падала.
Падала, падала, падала,
Долго на поле падала.
Пусть бы у всех, кто делает зло,
Сердце под ножом падало.
Падало, падало, падало,
Сердце под ножом падало.
Если бы Бухарчик слышал это чтение!
Конец первой книги
Книга вторая
Гибель богов
Эту рукопись я получил в Париже в 1976 году.
Я жил тогда в маленьком отеле «Delavigne» в Латинском квартале. Приехал я на премьеру своей пьесы и перед началом дал интервью парижской газете. На следующий день консьерж вручил мне тяжелый конверт… В нем были машинописная рукопись на русском языке и письмо, написанное от руки неровным почерком.
«Соотечественник!
Прочитал ваше интервью в «Монд». Узнал, что вы решили (точнее – решились) написать биографию «первого большевистского царя Иосифа Сталина». Так вы назвали моего дорогого друга Кобу.
Я стар. Я стремительно гасну, дней моих на земле осталось немного. И все записанное мною на протяжении десятилетий – небывалых десятилетий! – попросту исчезнет в чужом городе. Я решил поторопиться приходится торопиться… Я передаю рукопись вам. Я писал ее тогда и теперь. Тогда, в стране по имени СССР, записывал подробно и, не скрою, витиевато. (Я ведь, как многие в революционные годы, баловался литературой, даже роман писать собирался. Оттого и жилище в Париже выбирал литературное – живу здесь, в Латинском квартале, где меня, старого революционера, окружают такие родные, понятные тени. На мой дом глядят окна квартиры отца Революции Камиля Демулена. И отец гильотины, немец Шмидт, жил неподалеку. В двух шагах отсюда Бомарше сочинял своего Фигаро… Над его наглыми шутками, раздевавшими аристократов, хохотали до упаду сами аристократы. А вскоре такие же Фигаро погнали на гильотину всю эту веселившуюся сволочь. Запомните: самые грозные идеи приходят в мир веселой, танцующей походкой. Родной нашей грузинской лезгинкой часто приходят они в мир.)
Я заканчивал писать свои Записки здесь, за границей, и, к сожалению, кратко. Дрожит рука (Паркинсон). Дрожит жалкая рука, которая так ловко убивала.
Я не надеюсь, что эти Записки помогут вам понять «нашего Кобу» – как звали товарища Сталина мы, его старые, верные друзья. Разве можно понять такого человека? Да и человек ли он?
