Ночью мы разработали подробный план.
Весь следующий день (это была пятница) Орлов обговаривал детали с республиканским правительством. Переговоры прошли успешно, ему удалось невозможное – убедить испанцев отправить золото без расписок.
В субботу на рассвете мы вместе с представителем испанского правительства товарищем Х. вылетели в Картахену. У меня и у Орлова в лацканах курток были ампулы с ядом. В плен мы не должны были попадаться.
Мы летели на самолете вдоль побережья. Были видны старинные соборы на площадях городков, сверкавшие в солнце песчаные пляжи, рыбачьи суденышки в бухтах… Потом увидел зеленое поле, на нем – недвижные подбитые танки и едва различимые черточки на земле – убитые люди. Поле недавнего сражения…
Мы спустились ниже. Под нами мчалась лошадь, волочившая по земле мертвого всадника.
И вот наконец показались скалистые берега, возле которых пенилось море. Мы сели на аэродроме в Картахене. Нас ждала машина. В городке отмечали церковный праздник, и путь в отель преградила двигавшаяся из монастыря длинная процессия верующих. Распевая псалмы, они несли крест.
Мы разместились в отеле «Сан-Диего». Очень старый отель, с толстыми стенами. В комнатах было счастливо прохладно.
Той же ночью мы с представителем правительства поехали в сторону монастыря. Не доезжая монастырских стен, свернули на проселочную дорогу. Километра через три остановились.
Здесь и находилась скрытая деревьями пороховая пещера. У земляного холма со стальной дверью дежурили с десяток гвардейцев-республиканцев (все офицеры).
Вылезли из машины. Представитель правительства предъявил документы.
Сразу же подъехала целая колонна грузовиков с испанскими матросами. Матросы были весьма молчаливы, за все время работы не произнесли ни слова. Впрочем, они и не могли произнести. Это были переодетые в испанскую форму наши танкисты, прибывшие на наших судах…
Ключи плохо открывали пудовые замки. Пришлось сбивать их топорами. Зажгли факелы и гуськом вошли в пещеру.
В свете огней – гора грубо сколоченных ящиков. Вся пещера была уставлена ими. Внутри – слитки золота. В этих слитках – переплавленное золото индейцев, которое привезли Колумб и испанские завоеватели, золотые украшения и золотые монеты испанских королей.
Много часов продолжалась погрузка ящиков в грузовики. Больше всего мы боялись и следили, чтобы ящики не разбились. Нашим танкистам и испанским гвардейцам сообщили, что в них – руда. Знали о золоте только мы с Орловым и представитель республиканского правительства.
С погашенными фарами колонна грузовиков двинулась в порт.
Там стояли три наших судна, привезших танки, – «Кубань», «Нева» (название третьего не помню). Погрузка шла до восхода солнца. На рассвете корабли подняли американские флаги и взяли курс на Одессу. Золото индейцев, награбленное когда-то испанцами, исчезнет в далеком СССР.
Мы с Орловым вернулись в Картахену в ту же гостиницу.
Представитель правительства остановился с нами и с нами же планировал возвратиться в Мадрид.
Он лег спать, а мы отправились в бар.
Здесь Орлов выпил бессчетное количество виски. Я знал: он мог выпить сколько угодно и при этом не опьянеть. Так что в тот вечер, уверен, он просто играл в пьяного.
Орлов заговорил:
– Он всех вас сожрет. Всю старую партию, до единого человечка… Да что я тебе говорю, будто сам не знаешь…
Первая моя мысль была: не провокатор ли он? Он тотчас понял, усмехнулся:
– Боишься? И правильно. Может, я? Может, этот бармен? Может, тот официант? Агенты Усатого! Всю страну превратил в агентов. Как там выступал Микоян: «У нас каждый трудящийся – агент НКВД». Но Усатому мало страны, он превращает в своих стукачей целый мир. Коммунисты, анархисты, садисты – все его агенты. Он сумел наплодить идейных стукачей, платных стукачей, трусов-стукачей… Мы с тобой вербовали их ему за границей. Теперь он решил истребить старых революционеров. Но ему мало убить всех на родине. Он хочет пристукнуть остаток за рубежом. Мне уже поручили отыскать среди испанских фанатиков убийцу Троцкого. Не найду я – найдет другой. Пока Усатый не прикончит Льва, спать спокойно не сможет, будет убивать… – Дыша пьяным перегаром, наклонившись вплотную, шептал: – А почему бы ему нас не убивать! Он объявил предателями и убийцами всех великих ленинцев. И страна спокойно сожрала эту дикость…
– Но они сами сознались.
– Не лги! Лгать будешь на родине, когда вернешься! Будто ты не знаешь, почему они сознались? Эй, бармен, объясни ему!
Бармен весело засмеялся. Орлов продолжал шепотом:
– Как будто ты не получал в запечатанном конверте секретный циркуляр о разрешении пыток – этот бешеный, яростный крик усатого негодяя. «Известно, что господа империалисты допускают пытки представителей пролетариата. Спрашивается, почему пролетарские должны быть гуманнее и церемониться с врагами рабочего класса?..» Эти знаменитые его обороты: «спрашивается», «мижду нами говоря»… Так и вижу, как выродок диктует свое «спрашивается»… Но наших кремлевских бояр даже пытать не пришлось. Поугрожали пытками им и семьям, и главное, пообещали, что все вернется. Только оболги себя, и опять через некоторое время Усатый простит, и будешь боярином – барином! Есть главный закон пытки: чем больше достаток и почитание были у человека, тем легче его сломать… – Он обратился по-русски к бармену: – Ну ты, стукач, чего слушаешь?
Тот недоуменно уставился на нас. Орлов захохотал и заказал по-испански два виски.
– Я не пью.
– А я себе… Так что все согласились быть говнюками. Вот «звезда» будущего процесса – Пятаков. Ему, старому подпольщику, члену партии с пятого года, для начала предложили стать обвинителем на процессе Зиновьева – Каменева. Объяснили, что оболгать вчерашних друзей необходимо, дабы разгромить агентов Троцкого, тем самым спасти страну накануне мифического нападения империалистов. Помочь отправить на тот свет своих друзей – это всего лишь «акт величайшего доверия партии». И Пятаков приготовился пойти на это дело «от души»… Но не разгадал замысла. Усатый лишь проверял его. Это был опыт – не более. И когда Палач понял, что Пятаков готов к сотрудничеству, тотчас ему задачу усложнил. Предложил роль обвиняемого… самому Пятакову! Роль тех, кого он оболгал. Пятаков, создававший эту власть, теперь должен каяться, что хотел ее истребить! Ильич не раз перевернулся, наверное, в Мавзолее! Умора! Какой Свифт, какой Салтыков-Щедрин, какой насмешник могли такое придумать?! Когда Пятаков начинал колебаться, с ним поступали согласно циркуляру о пытках. И он сдался быстро.
(Так оно и было на самом деле, но откуда все это узнал в Испании Орлов?)
Он продолжал:
– Но это исключение, как я уже говорил, пытки боярам редко требуются. Однако Усатый смотрит вперед. Впереди – армия. Уничтожение ленинской армейской верхушки. И подлец понимает, что военные – другая закваска. Тут пытки очень пригодятся.
