И понял. Недавно я сбрил бороду и в темноте, в шапке, походил на Кобу. Она тоже поняла – разглядела.
– Похож на проклятого. Так всегда: верная собака похожа на Хозяина. Так что и ты… будь тоже проклят!
Я на нее не обиделся. Но я пришел не к ней, а к своему другу.
Я прошел в его кабинет. Он лежал, уже обряженный в военный френч. Знаменитая седая шевелюра причесана. Я поцеловал его в холодный лоб, в седые волосы.
Как я узнал потом, его нашли в спальне с пулей в сердце. Он лежал в нижнем белье. Я не сомневался: он не мог застрелиться. Ему надо было жить – спасать Папулию.
На улице было мокро, таяло, и на ковре я увидел явственно отпечатавшуюся грязь. След вел от двери, выходившей на черную лестницу, в спальню, к его кровати.
С черной лестницы исполнитель открыл ключом дверь в кухню, из кухни преспокойно проник в спальню и застрелил. (В момент убийства, кроме Серго, в квартире никого не было. Кажется, жену вызвал комендант – сообщить о ремонте в подъезде.)
Исполнитель спешил, даже не потрудился уничтожить следы.
Так мог подумать любой. Но не я. Я знал: Коба думает обо всем. Он хотел, чтобы следы остались, чтобы мы все поняли, что здесь случилось. И ужаснулись. Зло, чтобы оно страшило, должно быть явным.
Серго похоронили торжественно, в Кремлевской стене. Был траурный митинг. Я наблюдал за Кобой. Какая великая скорбь, какое тяжкое горе читались на его лице! Коба не врал – он горевал. Но он хорошо знал нашего Серго. Серго и вправду был бешеным. Потому – опасным. Коба не мог позволить ему выступить на Пленуме. Думаю, он сказал себе: «Есть только два выхода: арестовать и расстрелять либо убить и оставить в нашей великой истории… Серго заслуживает второго». Серго присоединился к Камо в нашем пантеоне партийной славы.
Уже потом Коба заботливо арестовал его родственников – слишком часто они говорили о том, что Серго убили. Любимого брата Серго – Папулию – расстреляли в том же году.
Великое открытие Кобы
Пришла пора Бухарина. Пленум, отсроченный из-за смерти нашего друга Серго, состоялся в конце февраля – начале марта.
Перед Пленумом Крупская попросила Кобу о встрече, но он ее попросту не принял.
На следующий день при мне он сказал кому-то по телефону:
– «Селедка» решила просветить товарища Сталина по поводу «заветов Володи о неприкосновенности старых большевиков». Но я исполняю не Володины, а ленинские заветы. Если срала с Лениным на одном стульчаке, это еще не значит, что она его понимает. Если она продолжит мешать осуществлению истинных ленинских заветов, партия назначит Ленину другую вдову! Я уже предупреждал ее однажды. Нового предупреждения не будет…
Вскоре прошел слух, что истинной женой Ленина в последние годы была его секретарша Стасова, а с «Селедкой» он тайно развелся.
Крупская замолчала.
Накануне Пленума Коба сказал мне со вздохом:
– Боюсь потерять еще одного друга. – Он протянул мне приглашение на Пленум. – Сходи, послушай. Ты ведь прикреплен к нему персонально.
Март, как я уже писал, – судьбоносный месяц в истории России. Именно тогда, в марте тридцать седьмого года, в Кремле Коба тихим, спокойным голосом с грузинским акцентом прочел свой доклад Пленуму ЦК.
Не изменяя будничной интонации, объявил свое великое открытие: «С продвижением к светлому будущему классовая борьба в стране отнюдь не утихает, но, напротив, должна только усиливаться. Свергнутые классы и их наймиты все активнее должны сопротивляться, чувствуя свой конец…»
Сказав, сделал паузу. Все тотчас привычно зааплодировали. Они не понимали, что аплодируют собственной смерти.
За этими скучными словами были ночные обыски в наших квартирах, черные машины НКВД у подъездов высокопоставленных домов. И бездонная могила на кладбище Донского монастыря, куда сбрасывали пепел расстрелянных.
Не поняли смысла слов Кобы и обыватели.
На самом деле они читали о себе, о миллионах, объявленных «вредителями» и «врагами народа». Вместе с НКВД их будут неустанно выявлять руководители учреждений (ведь если нет «вредителей» – значит, нет бдительности или, что еще хуже, покрывают «вредителей», ибо сами «вредители»). О ночных поездах с прожекторами на крышах, где в товарных вагонах, в запахе мочи и испражнений повезут в лагеря сотни тысяч – даровую силу для работ на задуманных моим другом величайших «стройках Коммунизма».
Но, повторюсь, тогда все это мало кто понял. Никто не смог представить небывалый размах того, что задумал Коба.
Гибель отцов Октября (продолжение)
На Пленуме выступил Ежов. Едва закончивший три класса (говорил с гордостью: «Мы университетов не кончали»), он обрушился на бухаринскую вредительскую философию. Грозя с трибуны жалкой маленькой ручкой, потребовал расстрелять Бухарина и Рыкова.
Я потом слышал легенды – называли имена «порядочных людей, рискнувших в тот день вступиться на Пленуме за Бухарина»… Заявляю как очевидец: таковых не было! Был общий клич: «Распни!» Все дружно, яростно требовали покарать. Кто-то предложил Бухарину и Рыкову сразу признаться во вредительской деятельности, Бухарин в ответ закричал с места: «Я вам не Зиновьев и не Каменев и лгать против себя не буду!»
Выходило, правдивый Бухарин знал, что Зиновьев и Каменев невиновны, и, несмотря на это, страстно клеймил их! Теперь невинно убиенные из гроба тянули его в преисподнюю! «Угодно ль на себе примерить!»
На Пленуме разыгралась дикая сцена. Добивая Бухарина, Ежов заявил:
– Бухарин пишет в заявлении в ЦК, что Ильич у него на руках умер. – Он обратился к Бухарину: – Да что ж ты все время подло врешь?! Врешь и врешь! Ложь сплошная!
Бухарин даже потерялся от такой наглости. Но потом понял, что наконец-то наступил его час. Теперь он начнет разоблачать ложь. Ведь почти все присутствующие знали, что так оно и было – в момент агонии Ленина Бухарин стоял у его кровати.
– Да как вы смеете! Это вы… вы лжец! – закричал он Ежову. И почти радостно обратился к вдове Ленина: – Подтвердите, Надежда Константиновна!
Наступила грозная тишина. Крупская… молчала!
– Ведь мы же все были при смерти Ильича: Мария Ильинична, Надежда Константиновна, доктор и я. Ведь верно, Надежда Константиновна? – почти испуганно, жалко произнес Бухарин.
Но та по-прежнему молчала, опустив голову. Жидкие седые волосики смотрели на любимца Ильича. Никогда не забуду, как он глядел на эти волосики. Но он продолжил уже в ужасе, охрипнув:
– Я его поднял на руки, мертвого… и поцеловал ему ноги! Мария Ильинична… да что же вы?! Вы ведь тоже были… вы видели!
И опять тишина! Пришла пора промолчать и Марии Ильиничне. Она смотрела мимо Бухарина невидящими глазами.
