Работа Татищева над основным текстом «Истории» прервалась в 1741 году, когда он был назначен в Калмыцкую комиссию в Царицын и выехал к месту службы. «Первая редакция» «Истории» была завершена только к 1746 году, когда Татищев отослал ее в Академию наук. Она состояла из «Предъизвещения» и Второй части (изложенной «хронографическим», то есть летописным «порядком»), охватывавшей домонгольский период. Но уже после завершения работы над Второй частью Татищев вновь разочаровался в результате. Теперь он решил переложить Вторую часть «в настоясчее наречие», то есть изложить ее современным ему языком, и кроме того представить «изъяснение» событий, то есть связный рассказ, который мог бы объяснить читателю их причины и последствия, логические связи между ними — иными словами, служить пониманию исторического процесса. На этом этапе работы, как показали современные исследования, Татищев занимался, по сути, «конструированием» истории, своего рода исторической реконструкцией, домысливая многие ситуации и вводя новые сведения, служившие задаче стройного и непротиворечивого изложения
[42]. Над второй редакцией Второй части своего труда Татищев работал практически до последних дней жизни, так окончательно ее и не завершив. В тот же, последний период его творчества была написана и Первая часть, работу над которой Татищев оставил еще в самом начале своего исторического «пути». «История Российская» В. Н. Татищева (во второй редакции) была издана в 1768–1784 годах в четырех книгах известным историком Г. Ф. Миллером (в 1848 году О. М. Бодянским был издан еще пятый том по рукописи, хранившейся у М. П. Погодина). Современное научное издание «Истории» было осуществлено в 1962–1968 годах в семи томах и впоследствии переиздавалось. Причем публикация «Истории» в этом издании прямо противоположна времени создания ее редакций.
Итак, что же нового сообщает Татищев о ранней истории Руси и первых русских правителях? Автор «Истории Российской», разумеется, знал и о Рюрике, и о Гостомысле и уже в «предварительной редакции» своего сочинения попытался представить свои размышления о событиях, связанных с призванием князей. По сообщениям источников, «новгородцы выбрали из своей среды некоего благоразумного князя по имени Гостомысл, и он долгое время спокойно правил. При приближении старости, видя себя ослабевшим, он приказал народу избрать себе князя из других народов. Тогда отправили знатнейших мужей из славян, руссов и чуди послами к варягам и пр., и пр.». Далее Татищев пытается объяснить эту ситуацию. «Здесь нужно заметить, что, по моему мнению, славяне как пришельцы и победители этого народа возводили князей согласно древнему обычаю, не путем выбора, а по порядку наследования. Также и Гостомысл получил бы стол по порядку наследования, если бы предыдущий правитель не скончался без наследника. Равным образом, по-видимому, также не осталось никакого мужского наследника и от Гостомысла. Поэтому он, как умный властелин, опасаясь междоусобия, повелел, дабы никто из его подданных не был избран князем, потому что после избрания тот, возможно, станет высокомерно держаться с равными ему по состоянию или за неимением высокого рождения будет домогаться укрепления своей власти жестокостью, отчего может произойти полное разорение государства. Поэтому-то Гостомысл повелел избрать и призвать прирожденного князя из чужой страны, к которому народ имел бы больше почтения и страха и который, напротив, мог бы управлять народом милостиво и с любовью»
[43]. Этот ход мысли Татищева чрезвычайно важен для понимания дальнейших сведений, появившихся в его «Истории» позднее.
Здесь же, еще в самой первоначальной редакции своего труда, Татищев начинает конструировать родственное окружение Гостомысла. Упоминая Вадима, он задумывается, кем был этот «князь славянского племени» — возможно, «что он был из боковой линии, а не потомок и наследник Гостомысла». Именно Татищев, надо сказать, впервые связал воедино сведения Никоновской летописи о гибели Вадима и о бегстве новгородцев от Рюрика, но поместил их под 6377 (869) годом: «Тогда же мнози словяне бегоша от Рюрика из Новагорода во Киев, зане уби Водима, храбра князя словенска, иже не хотяше яко рабы бытии варягом»
[44]. Так Вадим стал «словенским князем», а отсюда уже было рукой подать и до установления его родства с Гостомыслом, и до развития сюжета о мятеже потомка местных правителей против пришлого варяжского князя.
Опираясь на сообщения иностранных авторов, которые также пытались домыслить генеалогию ранних славянских князей, Татищев предположил, что внучкой Гостомысла от его сына или дочери была княгиня Ольга, жена Игоря Рюриковича. Ольгу Татищев счел безусловной славянкой, благодаря которой в династии Рюриковичей утвердились славянские имена (сын Игоря и Ольги, как известно, носил имя Святослав).
Любопытное, хотя и совершенно фантастическое предположение высказывает Татищев и об Аскольде с Диром. Дир, по мнению историка, не славянское имя, а сарматское слово «пасынок»: «Сарматы не могли выговаривать Д, а употребляли вместо того Т, а у русских повсюду Т заменено Д. Поэтому вполне мыслимо, что Оскольд был пасынком Рюрика и это слово впоследствии от незнания было принято за собственное имя, а теми, кто переписывал летописи и не имел о том никакого понятия, было присовокуплено "и", а слово "тирар" было сокращено». Так родственная связь соединила с Рюриком и Аскольда… Вообще мысли Татищева об этнической принадлежности разных древних народов и их князей носят весьма оригинальный характер. Так, например, он полагал, что имена легендарных основателей Киева — Кия, Щека, Хорива и Лыбеди — «не славянские, а, видимо, сарматские, равно и весь народ тогда был сарматским, хотя думается, что они были финского или гуннского происхождения». Говоря о «варягах-руси», Татищев приводит две существовавшие тогда гипотезы, отвергая обе. Первая выводила происхождение варягов от вандалов (вендов) из Вагрии, неподалеку от Любека. Татищев отмечает, что это невозможно, поскольку там в древности обитали славяне, а «имена Рюрика и его братьев не имеют ни малейшей связи со славянским языком, но более сходны с готскими и сарматскими». Вторая гипотеза связывала руссов с Пруссией (о ней уже упоминалось выше). Татищев отвергает и ее на том основании, что «пруссы никогда не назывались варягами».
В варягах историк видит северные народы вообще, а под «руссами», по его мнению, подразумевались финны. Основания для такого заключения Татищев находит в двух фактах. «Финнов не без причины называют рыжеватыми или русыми, потому что среди них имеется много рыжеватых людей. Кроме того, гора близ Або (ныне финский город Турку. — Е. П.) также называется Русская гора… Тамошние жители утверждают понаслышке, что в древние времена там жили руссы». Несмотря на столь шаткие и кажущиеся сегодня совершенно наивными основания, Татищев так и остался убежден в финском происхождении варягов-руси. Поэтому уже в первой редакции Второй части «Истории» Татищев прямо называет Рюрика «королевичем финским»
[45].
