Вернадский полагал, что в IV–VII веках в приазовских землях существовал симбиоз славян (антов) и иранцев (алан), общим наименованием которых было «асы». «Некоторые из асских кланов, а среди них и те, что жили в Приазовье, были известны, по крайней мере, с IV века как рухс-асы ("светлые асы"), или роксоланы, или рокасы (рогасы)… Таким образом, росы (русь, рось), чье имя по прошествии времени было присвоено пришельцам из Скандинавии, первоначально были ирано-славянским племенем». Уже в первой половине VIII века началось проникновение на территорию будущей Руси скандинавов (норманнов), называвшихся на Руси варягами. При этом первой волной скандинавского потока были шведы. По мнению Вернадского, они довольно быстро добрались до Дона и Азовского моря, где, установив контроль над рухс-асами, приняли их имя. Отсюда якобы происходит название «асы» (верховные божества) в скандинавской мифологии, прародина которых, по сообщениям «Саги об Инглингах» и «Младшей Эдды», записанных в начале XIII века, находилась в Азии, к востоку от Дона. Главный город в этой земле назывался Асгард, и оттуда асы переселились в Скандинавию. Так скандинавские мифологические представления (хотя на самом деле сопоставление асов с Азией носит явно вторичный, искусственный характер
[91]), по мысли Вернадского, оказались отражающими далекую историческую действительность. По его мнению, в конце 730-х годов в Приазовье сформировался Русский каганат, ведущая роль в котором поначалу принадлежала норманнам: «Отряд шведов, контролировавший местные племена асов и рухс-асов (русь), видимо, не был многочисленным, и постепенно шведы не только смешались со своими вассалами, но и приняли их название и сами стали известны сначала как асы, а затем как русь». Позже, на рубеже VIII–IX веков, земли Русского каганата попали под власть хазар и мадьяр (угров), что отразилось, в частности, в именах легендарных основателей Киева.
Следующая волна варягов, пришедших с Рюриком, состояла из датчан (данов). Русь «Повести временных лет» следует, по мысли Вернадского, идентифицировать с датчанами, что подтверждается и возможностью отождествления летописного Рюрика с ютландским конунгом Рориком, имевшим владения во Фрисландии (об этом отождествлении см. далее). Название «русь» применительно к Рюрику и его соплеменникам Вернадский выводит из топонима «Рустринген»: так называлась область, бывшая леном Рюрика. Таким образом, существовало две Руси — «старая шведская русь Русского каганата и новая фрисландская русь Рюрика»
[92]. Затем Олег, представитель третьего потока скандинавов, уже норвежцев, объединил Северную и Южную Русь в одно государство.
Эта теория, которая совмещала целый ряд историографических версий — и иранское происхождение «руси», и роксолан, и Русский каганат в Приазовье, и скандинавских асов, и хазарские имена основателей Киева, и норманнов-варягов, и Рорика Фрисландского, — высказанных ранее разными учеными, начиная с XVIII века выглядит столь же остроумной, сколь и неправдоподобной. Не говоря уже об искусственности многих лингвистических построений, следует признать, что никаких данных о проникновении скандинавов на юг Руси в VIII веке не имеется. Столь же сомнительны и попытки объяснить происхождение наименований «русь» и «асы» от роксолан, Азии и тем более Рустрингена. Иранское влияние на древнерусскую культуру действительно нельзя недооценивать, однако прямую связь между древнерусской Русью и сарматскими племенами Причерноморья установить затруднительно. Всё это делает теорию Вернадского, хотя и чрезвычайно заманчивую, маловероятной. Тем не менее отдельные ее положения не лишены оснований. Стоит ли говорить, что труды Вернадского, где, помимо скандинавского влияния на раннюю историю Руси (да еще и с начала VIII века!), признается также влияние иранское, хазарское и мадьярское, вызвали крайне негативную реакцию у советских историков.
В советский период отношение к «норманской проблеме» было скептическим, хотя и с некоторыми колебаниями. Главная идея заключалась в том, что скандинавы сыграли очень незначительную роль в начальной русской истории, не оставив в ней никакого заметного следа. Образование же самого Древнерусского государства, в соответствии с марксистской концепцией, объявлялось результатом социально-экономического развития восточных славян, осуществивших эту историческую «задачу» без всякой посторонней помощи. Понятно, что и в «норманизме» уже к началу XX века никто не приписывал норманнам создание русской государственности — вопрос об этнической принадлежности варягов и происхождении первых князей не связывался напрямую с проблемой возникновения Древнерусского государства, как это было во времена Шлёцера. Развитие исторической науки, этнологии и социальной антропологии показало всю сложность процесса складывания государственности, которая не возникает одномоментно, в результате деятельности каких-то определенных внешних сил. Но официальная советская историография представляла норманизм именно таким, каким он был в период своего формирования, клеймя имена «ученых немцев» — пресловутой триады Байера, Миллера и Шлёцера.
В первые десятилетия советского периода этот полемический накал еще не проявлялся столь явственно. Так, видный историк, академик Борис Дмитриевич Греков (1882–1953), который собственно и канонизировал в исторической науке идею о феодальном характере Древней Руси, считал варягов «лишь эпизодом в истории общества, создавшего Киевское государство»
[93]. Этот эпизод приобрел особенную значимость в то время, когда от большевистского интернационализма маятник официальной идеологии качнулся в сторону государственного патриотизма, а затем отстаивания национальных приоритетов и борьбы с иностранным влиянием — «космополитизмом» и так называемым «низкопоклонством перед Западом». Этот поворот наметился в конце 1930-х годов и по времени совпал с масштабным витком политических репрессий. Наивысшего же подъема «государственный патриотизм» сталинского образца достиг в послевоенный период на волне победы в Великой Отечественной войне и превращения СССР в ведущую мировую державу. Относительно «норманнской теории» ситуацию усугубило и то, что вульгарную мысль о создании Русского государства варягами-скандинавами (то есть, по сути, древними германцами) использовала в своих целях нацистская пропаганда. В конце 1940-х годов «норманнская теория» стала для историков настоящим жупелом, приравниваясь почти что к государственной измене.
Ярким примером такого подхода может служить публичная лекция видного историка, ленинградского профессора Владимира Васильевича Мавродина (1908–1987), прочитанная в 1949 году и тогда же опубликованная отдельным изданием. Приведу лишь некоторые наиболее характерные пассажи:
