Кажется, Паунд тоже с удовольствием вспоминал свою дружбу с Эрнестом. Еще в 1951 году Хемингуэй оказал поддержку пиву «Баллантайн», и компания выпустила двухстраничный рекламный разворот с большой фотографией Эрнеста, сидящего на свежем воздухе с книгой и бокалом пива. Надпись под фотографией гласила: «В каждом освежающем бокале Чистота, Плоть и Дух». Кто-то принес рекламку Паунду в больницу, он пришел от нее в восторг и сложил листок так, чтобы слова «чистота, плоть и дух» оказались прямо под фотографией Эрнеста. Ему казалось это невероятно забавным.
Когда Эрнест получил Нобелевскую премию, он постарался упомянуть Эзру в многочисленных комментариях и интервью, которые появлялись в прессе. Он сказал репортеру «Тайм» «свирепо», что Эзра великий поэт и его нужно освободить. В июле 1956 года он отправил Эзре чек на тысячу долларов и присовокупил к нему сообщение, что вручает Эзре Нобелевскую премию. (Эрнест не остановился на этом
[98]). В письме к Паунду Эрнест отдает ему трогательную дань, называя «нашим величайшим поэтом среди живущих» и упоминая о нем как о «старинном партнере по теннису, человеке, который основал «Бель Эсприт» [комитет, созданный в 1921 году для поддержки Т. С. Элиота] и который научил меня, с мягкостью, быть милосердным и попытался научить быть добрым». Он не мог примириться с мыслью, говорил Эрнест, что его старого друга держат взаперти.
Это письмо Эрнест написал в 1956 году, когда друзья Паунда начали выступать за его освобождение. Маклиш, Роберт Фрост и Хемингуэй
[99] сыграли важную роль в освобождении Паунда в апреле 1958 года. Вскоре Паунд уехал жить в Италию, и Эрнест больше никогда с ним не виделся и не писал ему. Но продолжал высоко отзываться о старом друге.
В 1957 году Мэри и Эрнеста беспокоили и другие, более банальные проблемы. Лето на Кубе выдалось необычайно жарким, и Гольфстрим, казалось, на время обезрыбел. Эрнест испытывал трудности с финансами, причем его финансовые дела сами по себе были запутанными: прежде делами Эрнеста управлял нью-йоркский адвокат Морис Шпайзер, но в 1948 году он умер и передал управление делами другому адвокату из своей конторы, Альфреду Райсу. Самой крупной неприятностью оказалась сумма подоходного налога, которую Эрнесту было необходимо заплатить. Один биограф подсчитал, что в 1950-е Эрнест платил подоходный налог в объеме 60 000—80 000 долларов ежегодно с совокупного дохода менее 200 000 долларов – шокирующий процент. Проблемой были зарубежные продажи его книг: Райс принимал почти все иностранные гонорары на счет Эрнеста в США – вместо того чтобы оставлять их в иностранных банках, пока Эрнест не смог бы забрать их лично либо не перевел бы деньги в США в более благоприятное в финансовом отношении время. Поскольку Эрнест получал авторские с тиража, ему приходилось делать налоговые отчисления ежеквартально, что часто ложилось тяжелым бременем на его финансы, и он дал Райсу распоряжение открыть отдельный счет для налогов. По этой причине Эрнест обычно получал гонорар наличными во франках у своего французского издателя «Галлимар», когда бывал во Франции. В 1959 году он попросил Джанфранко Иванчича приобрести для него на итальянские лиры новую «Лянчу» и встретиться с ним в Испании – он планировал перемещаться на этом автомобиле по Европе. Такого рода финансовые дела будут занимать мысли Эрнеста в следующие месяцы.
Ситуацию осложняли такие нюансы как: дом на Ки-Уэсте, сдававшийся в аренду, не облагаемые налогами доходы (Эрнест подробно расписывал расходы почти на все поездки, например), оплата ухода за родителями Мэри и права на кинофильмы. К счастью, Эрнест осознал, что хороший доход приносят права на телевизионные съемки. Хотчнер развил бурную деятельность, занимаясь адаптацией произведений Хемингуэя – преимущественно рассказов – для Голливуда и театральной сцены, но главным образом для телевидения. Одной из самых ранних и необычных была адаптация рассказа Эрнеста «Столица мира» для балета; постановка состоялась на сцене «Метрополитен Опера-хауз» в 1953 году. Переделка произведений для телевидения оказалась более успешной. Телевидение было новым явлением, и программа все время менялась: как и многие другие, Хотчнер учился одновременно с развитием телевидения. Многие из телевизионных постановок Хотчнера получили хвалебные критические отзывы, и дополнительное преимущество заключалось в том, что имя Эрнеста оставалось на слуху зрителей.
Все это подтолкнуло Эрнеста к новому литературному проекту, который станет коммерчески более перспективным, чем «африканская» книга: воспоминания о 1920-х годах в Париже. Эрнесту пришло в голову написать о раннем периоде своей жизни в тот момент, когда они с Мэри в декабре прошлого года вернулись в Париж после поездки в Африку. Администрация парижского «Ритца» сообщила ему, что два его чемодана, которые он давно еще оставил в гостинице, до сих пор хранятся в помещении для багажа. После того, как Эрнесту вернули чемоданы, он, открыв их, обнаружил, помимо какой-то старой одежды и тому подобного, более десяти тетрадей и сотни отдельных рукописных страниц с ранними записями о Париже. (Кроме того, там были рукописи первых коротких рассказов, которые он мог продать коллекционерам за наличные). Перечитывание записей
[100] захватило Эрнеста и большую часть времени он был поглощен ими. В один прекрасный день он пошел и купил чемодан «Луи Виттон», чтобы безопасно доставить рукописи на Кубу.
Эрнест давно уже размышлял над тем, чтобы написать воспоминания о Париже. Когда в 1933 году вышла «Автобиография Элис Б. Токлас» Гертруды Стайн, с нелестными замечаниями в его адрес, он написал Максу Перкинсу: «Я напишу чертовски хорошие мемуары, и когда я напишу их, я никому не позавидую, потому что в моем распоряжении память не хуже крысоловки и документы». Воспоминания о жизни в Париже он включил уже в «Снега Килиманджаро», в 1936 году, и позднее жаловался, что «израсходовал» на это много материала. Впрочем, израсходовал не до конца, о чем хорошо дают понять мемуары, которые он начал в 1957 году. Называть эти очерки мемуарами, впрочем, представляется затрудительным; точным подзаголовком было бы «парижские зарисовки». И хотя те замечательные истории, которыми Эрнест пересыпал свою рукопись, призваны были иметь вес фактов, некоторые из них придуманы полностью, а в других правда искажается таким образом, что при этом либо кто-то другой выглядит плохо, либо сам Эрнест – хорошо.
