Эрнест сводит старые счеты: признается, что подслушал интимный разговор между Стайн и Токлас, что является грубым вторжением в их личную жизнь, и вполне возможно, история была додумана. Он отвергает Стайн как писательницу, потому что она заботится только о своей репутации и одобряет лишь тех писателей, которые сделали для нее что-нибудь полезное. Он пересказывает самые гадкие россказни о Скотте из своего обширного репертуара, которыми надеялся вбить всем в голову, что его друг был безнадежный алкоголик, уничтоженный Зельдой. И хотя история об озабоченности Скотта размерами своего пениса, кажется, основывалась на реальном событии, многие детали кажутся выдуманными для того, чтобы рассказ выглядел еще более забавным, а Скотт – более нелепым. Эрнест воскресил в памяти и другие происшествия, передававшие то же впечатление, например сцена, в которой Эрнест (скорее всего отчаянно) пытается выставить Скотта идиотом из-за того, что тому не хватает масла в машине.
Эрнест прекрасно осознавал, когда в последние месяцы жизни писал Чарльзу Скрибнеру-младшему, что книга несправедлива к Скотту, однако его чувства были более сложными и нежными, чем он предполагал. Она была такой же несправедливой, как ядовитый рассказ о друге, который только что вышел из комнаты. Портрет Скотта в «Празднике, который всегда с тобой» очень забавный, во многом нежный и наконец любящий. Рассказ о поездке в Лион, к примеру, кажется лучшей дорожной историей всех времен, в которой оба мужчины предстают очаровательными дураками, когда они, запинаясь спьяну, пытаются узнать друг друга. Эрнесту хотелось показать, что он превосходит Скотта, и потому изображал его глупым, но помимо всего прочего мемуары рисуют портрет человека, которого Эрнест любил и по которому очень скучал. Скотт и Эрнест переросли друг друга; конечно, творческие пути писателей резко разошлись. А опыт каждого с женами и женщинами? В том было не слишком много общего. Едва ли они сумели бы многое сказать друг другу в зрелом возрасте или старости; их объединяла юность. И все же Эрнест сожалел, может быть, к своему удивлению, что Скотта – и его собственной юности – больше нет.
Если в мемуарах «Праздник, который всегда с тобой» (это название принадлежит не Эрнесту, его мемуарам дали после смерти Хемингуэя Мэри и Хотчнер) и есть герой, то это, бесспорно, сам Эрнест, или, скорее, его юное «я». Молодой писатель, бедный, но счастливый, пишет рассказы в кафе, чтобы согреться, развлекается на гроши с любимой, умной и красивой женой Хэдли, стремится написать одно настоящее предложение и изучает искусство, чтобы научиться «рисовать» прозой. Этот герой одно из самых долговечных и любимых созданий Эрнеста. Он отваживается на то, что, пожалуй, в глазах Стайн является ужасным проступком, но по сути это просто «молодость и любовь к своей жене».
Эрнест испытывал сильные мучения, когда писал парижские зарисовки: не потому, что осознавал свою язвительность и низость, но потому как знал, что его герой в основном придуманный. Молодой писатель вовсе не бедствовал в Париже, но опирался на неплохой денежный фонд Хэдли, если взять хотя бы один пример. Пожалуй, хуже всего было то, что Эрнест подправил эмоциональные границы своего брака и возложил вину за развод на плечи Полин, не замечая за собой никаких прегрешений. Он решил представить все так, будто они с Хэдли стали легкой добычей: «Когда два человека любят друг друга, когда они счастливы и веселы и один или оба создают что-то по-настоящему хорошее, они притягивают людей так же неотразимо, как яркий маяк притягивает ночью перелетных птиц». Полин была настоящим хищником, а лучшие отношения в жизни связывали его с Хэдли. Эрнесту нужно было верить, что когда-то ему везло в любви: он был счастлив, доволен, плодовит, его любили самого по себе. Он не просто создавал любовный роман; он переписывал историю своих чувств, потому что рассказ о неудаче в отношениях был бы для него невыносим. Если перефразировать Джоан Дидион, то «Праздник, который всегда с тобой» был той самой историей, которую он рассказывал себе самому для того, чтобы жить – или так, по крайней мере, он надеялся.
Эрнест страдал, оттого что не знал, какое название дать этой книге, будь это художественная проза или, как большинство мемуаров, документальная. Оригинальное издание «Праздника, который всегда с тобой» 1964 года сопровождалось любопытным предисловием: «Если читателю угодно, он может считать эту книгу вымыслом. Но всегда остается вероятность, что такая книга может пролить свет на то, что было написано как правда». В «восстановленном» издании 2009 года добавлены, из рукописных страниц в архиве Хемингуэя, еще несколько строк на эту тему. В том числе следующие: «Эта книга – вымысел
[101]. Я многое опустил, изменил, исключил, и надеюсь, Хэдли понимает»; «эта книга полностью выдумана, а вымысел может проливать свет на то, что было написано как правда»; «необходимо было сочинить выдумку, а не писать правду, и Хэдли поймет, я надеюсь, почему необходимо было использовать определенные материалы или додумать историю, справедливо или нет». И в том, что одно из лучших его поздних произведений ставило под сомнение правду и вымысел, при всей его озабоченности поисками «истины», заключалась насмешка судьбы над Эрнестом.
Нужно сказать, что Эрнест писал «Праздник, который всегда с тобой» лучшим за последнее время языком – лаконичным, экспрессивным, живым. Несомненно, во многом благодаря тому, что он пересказывал все эти истории по многу раз – в собственных мыслях, друзьям, в письмах к исследователям и биографам. И хотя он существенно приукрасил свои мемуары, Эрнест не ощущал становившегося все более тяжким бременем создавать литературный вымысел: эта история была историей его жизни. Кроме того, работа над «Праздником» вытащила его из творческой изоляции, в которой он пребывал в течение некоторого времени, и вернула ко временам, когда Эрнест был частью литературного сообщества. Каковы бы ни были недостатки парижской жизни, он получил пользу от близости и дружбы с «современниками», и возможно, их творчество способствовало его развитию. Невозможно себе представить больший контраст с его нынешним существованием несомненного феодала в «Финке» – и безусловно, Эрнест это осознавал.
* * *
Разбирательства с подоходным налогом, кампания в поддержку Эзры Паунда, создание мемуаров – вся эта деятельность поддерживала на плаву человека, который стал легендой, но при этом сам разваливался. Белая борода, улыбка, даже грузность – все это делало Эрнеста неизменно узнаваемым, и всюду, куда бы он ни отправился, даже за границу, незнакомые люди приветствовали Папу – особенно в Испании, где он стал популярным героем (но неофициальным; Франко по-прежнему оставался у власти). Боялся ли Эрнест смерти, или он принял ее, бросил ей вызов или играл со смертью – нет никаких сомнений, что в конце 1950-х годов он снова и снова возвращался к мыслями о собственном конце.
