Эрнест оставался в некотором роде местным властелином на Кубе, популярным и щедрым, кто добавлял острову определенный романтический ореол. Однако с 1958 года политические условия стали меняться. Фидель и Рауль Кастро сформировали повстанческую армию, которая ежедневно угрожала столице, забрасывая ее небольшими гранатами, одна из которых разорвалась рядом с «Финкой». Войска диктатора Батисты стреляли в ответ, и бои приблизились буквально к дому Хемингуэев. Как-то раз правительственный патруль, разыскивающий сбежавшего повстанца, застрелил новую собаку Эрнеста Мачакос (которая получила имя в честь деревни камба). Жизнь в «Финка Вихья» больше не казалась тропической вечностью, и Эрнест и Мэри начали раздумывать о других местах, где можно было осесть и свить гнездышко.
Глава 31
Мэри вспоминала, что Эрнест любил Американский Запад – Монтану, Вайоминг и Айдахо. Она спрашивала себя, сможет ли он быть счастливее там, чем на Кубе. В августе 1958 года сначала Мэри, и затем Эрнест написали Ллойду (Паппи) Арнольду и его жене, Тилли, о том, что приедут в Сан-Валли или соседний Кетчум на осень и зиму. Они планировали перебраться туда на время, пока Эрнест заканчивал парижские зарисовки, уже оформившиеся в книгу, и роман «Райский сад», к которому он снова вернулся к концу 1957 года. Весной они уедут в Мадрид на фестиваль Сан-Исидро и проведут лето в Испании. Тринадцатого августа Мэри писала: «Папа решил, что нам лучше, и поскорее уехать на некоторое время из этого климата и поселиться в Кетчуме. Мы слишком долго жили в жарком климате, я уверена, что перемена климата принесет ему пользу». Мэри хотела, чтобы Арнольды подыскали для них дом, который можно было бы снять с 1 октября или с начала охотничьего сезона. Эрнест собирался пожить там месяц, он думал, сможет ли он в Кетчуме избежать публичности. Арнольды были уверены, что да, и Тилли Арнольд сняла для них дом Хейсса до 15 декабря, когда Хемингуэи уже смогли бы перебраться в наполовину достроенный дом Вишера до 15 марта.
Жизнь на Кубе стала напряженной. Противостояние правительства Батисты с повстанцами Кастро становилось все более ожесточенным, и Хемингуэи опасались, что диктатор сочтет их нежелательными персонами. Повсюду были развешены плакаты «Куба да! Янки нет!» Кроме того, Эрнест и Мэри приходили в ужас от творившегося беззакония и разгула грабителей и других злоумышленников. Однажды весенним утром, примерно за пять месяцев до того, как Хемингуэи уедут в Айдахо, Эрнест, взяв с собой Грегорио и Мэри, отправился на рыбалку. Он приказал Грегорио отвести «Пилар» как можно дальше в море и, как только решил, что они уже достаточно далеко от берега, передал штурвал Мэри, а сам вместе с Грегорио спустился вниз и стал выбрасывать из тайника оружие, огромное количество оружия, которое, по-видимому, было спрятано еще со дней охоты на подводные лодки. По словам Мэри, они выбрасывали «тяжелые винтовки, обрезы, гранаты, канистры и пулеметные ленты для ручных пулеметов, о существовании которых я даже не подозревала». Им потребовалось около получаса, сказала она. Журналист Норберто Фуэнтес писал, что Грегорио рассказывал ему о различных тайниках на катере, сделанных еще в 1940-е годы, и сообщил, что после войны «нам разрешили хранить оружие, в том числе противотанковые пушки, несколько базук и магнум Папы «Смит & Вессон». «Все осталось с давних времен, – сказал Эрнест Мэри. – Мой вклад в революцию. Может быть, мы спасли несколько жизней. И пожалуйста, помни, Котенок, ты ничего не видела и не слышала». Похоже, он понимал, что избавление от оружия и выведение его из обращения означает, что тем меньше людей будут ранены или убиты с началом революции. Неизвестно, как или где Эрнест собрал такую коллекцию или почему он хранил ее в течение стольких лет на довольно небольшом катере, на котором часто бывало так много народу. Удивительно, что и Мэри не знала о существовании оружия на протяжении многих лет.
В октябре Хемингуэи покинули Кубу и направились в Айдахо. Эрнест заставил Тоби Брюса и его жену Бетти проехать с ним на автомобиле от Ки-Уэста до Чикаго, где они забрали Мэри и направились в Кетчум, рассчитывая, что Брюсы останутся с ними на несколько дней. В ноябре приехал Хотчнер и обнаружил, что Эрнест «выглядел чудесно… Я не мог поверить в такую метаморфозу. Он стал подтянутым, вялость исчезла, вернулась улыбка, глаза стали ясными, и десять лет ушли с лица».
Осень в Кетчуме выдалась замечательной. Хемингуэи купили четыре участка земли через дорогу от Паппи и Тилли Арнольдов. Мэри начала обдумывать планировку дома, который они построят, точно как Грейс Хемингуэй пятьдесят лет назад. Хотч обратил внимание, что Эрнест «казался довольным режимом питания и употребления напитков, который он сам себе предписал». В марте предыдущего года Эрнест добавил виски к двум ежедневным бокалам вина. Теперь, отмечал Хотч, он выпивал бокал вина за обедом («умеренное» количество) и «сократил вечернее употребление виски до двух стаканов». Эрнест с Хотчем смотрели по телевизору профессиональный футбол днем по воскресеньям и бои по вечерам пятницы. На две недели приехали в гости Гэри и Роки Купер. Они не виделись друг с другом одиннадцать лет. К сожалению, вскоре после этих каникул у Купера обнаружили рак простаты. В феврале Эрнест потерял своего хорошего друга, Тейлора Уильямса по прозвищу Полковник, которому было семьдесят два года. Их с Эрнестом дружба началась в 1939 году, когда Уильямс сопровождал его в Сан-Валли в первый сезон.
Пришла новость, что под Новый год Кастро захватил Кубу – событие, которое Эрнест, как он признался репортеру, посчитал «восхитительным». Мэри заставила его перезвонить журналисту и изменить свои слова, сказав, что он «надеется на лучшее». Они пока не знали, как эти перемены могут затронуть жизнь в «Финке», но Эрнест, по-видимому, хотел иметь безопасное место для жизни. Они решили не застраивать свою территорию и в марте купили дом Боба Топпинга, построенный в красивом месте на реке Биг-Вуд, с потрясающим видом, открывающимся из больших зеркальных окон – в то время своего рода новшество. Дом был построен из бетона, еще не покрашенного в коричневый цвет. Он выглядел неприступным. Внутри ремонт еще был не закончен, на полах до сих пор лежала фанера. Мэри соорудила кое-какую грубую мебель из листов фанеры и шлакобетонных блоков. Она с восторгом рассказывала
[102] сыновьям Хемингуэя об аксессуарах нового дома: там была «вытягивающая машина» над плитой, плинтусное отопление, электрический консервный нож и кронштейн для крепления телевизора к потолку.
Пока дела шли неплохо – но уже появлялись предупреждающие знаки. Даже такой восторженный друг, как Паппи Арнольд, заметил, что, когда Эрнест приходил в дом к друзьям пообедать, «Папа завел привычку немного поваляться после плотной еды», может быть, перед «вечерним виски» – немного тревожный знак для мужчины в пятьдесят с небольшим лет. Более того, после зимы 1958/59 года Арнольд «сильно беспокоился о своем друге, и так продолжалось некоторое время». Он надеялся, что состояние Эрнеста объяснялось неопределенностью ситуации на Кубе: Арнольд чувствовал, что она «стала спусковым крючком… к началу беспорядков», которые зимой охватили остров. Арнольд нарисовал яркую картину: Эрнест, расфокусировавшись, смотрит куда-то перед собой, а «пальцы постукивают по нижней губе». Арнольд сказал, что он меньше беспокоился бы о настроении Эрнеста, если бы они с Мэри продали дом на Кубе и переехали в Айдахо насовсем. Впрочем, другие друзья в Айдахо отмечали хорошее здоровье и настроение Эрнеста осенью. И Леонард Бернстайн написал Марте Геллхорн, что при встрече с Эрнестом в январе 1959 года он был не готов к «обаянию» Эрнеста и его «прекрасному виду». На самом деле он заметил даже в изнуренном, ослабевшем Эрнесте те качества, которые так хорошо служили ему в юности. Он обратил внимание на «чудесную юношескую нежность» Эрнеста и добавил: «И голос, и память, и, по-видимому, неподдельный интерес к каждой живой душе: фантастика».
