Перкинс, который станет редактором Хемингуэя в «Скрибнерс», дал Эрнесту понять, что готов прочитать все, что тот напишет, – особенно если это будет роман. Перкинс расточал похвалы Эрнесту и умудрился где-то найти экземпляр ставшего уже дефицитным «В наше время», при том, что у самого Эрнеста не осталось ни одного экземпляра. Тем временем Эрнест сообщил Перкинсу, что «Бони и Ливрайт» будут издавать три его будущие книги, если только издательство не отвергнет следующую.
Неясно, думал ли Эрнест об этом последнем условии, когда взялся за сатиру. Если он напишет произведение, которое «Бони и Ливрайт» отвергнет, по логике, он будет свободен подписать договор с другим издателем. При этом не принимаются в расчет другие условия создания «Вешних вод»; разумеется, существуют более легкие способы разорвать договор, чем сочинение сатирической книги. (По-видимому, Хемингуэй мог представить в «Ливрайт» любую рукопись большого объема, просто небрежную, но гордость и суть контракта не позволили бы ему это сделать.) В 1953 году Эрнест рассказал одному корреспонденту, когда причин лгать у него не было, что он представил в «Ливрайт» сатиру с надеждой, что книга будет отклонена, просто потому, что ему не нравилось издательство. При этом совершенно точно, что Эрнест писал сатирический роман с мыслью об издании.
У сатиры Эрнеста была цель – его наставник, Шервуд Андерсон. Когда Эрнест рассказывал потом о своем поступке, он признавался, что последняя книга Шервуда, «Темный смех», изданная в том же году, вызвала в нем отвращение. Одним осенним днем они с Хэдли обедали в Париже с Дос Пассосом, которому он только что дал почитать «Темный смех». «Он прочитал книгу, и мы говорили о ней», – сдержанно отметил Эрнест. После обеда Эрнест отправился прямо домой и начал писать, и писал без остановки семь дней. В итоге вышла повесть объемом 28 000 слов. Действие ее происходит в Петоски, в штате Мичиган, в маленьком городке, расположенном недалеко от озера Валлун и летнего дома Хемингуэев. Главного героя зовут Скриппс О’Нил, а сюжет строится вокруг разваливающегося брака Скриппса со стареющей официанткой (из Озерного края Англии), за плечами которой сложная романтическая связь с французским генералом. Другой протагонист – Йоги Джонсон, американский ветеран, живший в Париже. По всему тексту рассыпаны ссылки на Дос Пассоса, Фицджеральда, Менкена, «Вэнити фейр» и «Дил»; последняя часть, сомнительная дань Гертруде Стайн, называется «Гибель великой нации и становление и упадок американцев». Заглавие книги Эрнест позаимствовал у Тургенева (хотя что он пытался этим сказать, ускользает от понимания), а эпиграфом служит цитата о сатире из романиста восемнадцатого века Генри Филдинга.
Эрнест был чрезвычайно доволен результатом. Он прочитал повесть всем друзьям и потом рассказал Биллу Смиту, что Фицджеральд, Дос Пассос и романист Луис Бромфилд сказали про нее «о’кей». Как-то вечером он прочитал «Вешние воды» супругам Мерфи, Хэдли и Полин Пфайффер. Полин, за которой закрепилась репутация остроумной женщины, громко смеялась вместе с Мерфи. Однако Хэдли попросила Эрнеста не публиковать книгу, потому что это было бы несправедливо по отношению к Андерсону. (Хэдли, в отличие от Полин, не любила юмористические произведения Эрнеста и говорила, в первые годы их брака, что его «смешным вещам» не хватало «жизненности».) Дос Пассос потом написал, что «Воды», с его точки зрения, получились очень смешной книгой, особенно описание мичиганских индейцев, под которыми подразумевались негры Андерсона, с их слабостью к «темному смеху». Позже он признался, что не мог понять вполне, что задумал Хемингуэй. «Сознательно ли он написал вещь, которую Ливрайт, издатель и друг Шервуда Андерсона, не мог напечатать, или это был просто розыгрыш бессердечного мальчика?» Дос Пассос не считал повесть пародией. Он думал, «что «В наше время» был настолько чертовски хорош, что [Эрнесту] следовало дождаться, пока у него не появится что-нибудь и правда великолепное, что можно было бы опубликовать вслед за ним».
Может быть, Фицджеральд и считал, что «Воды» «о’кей», но после того как Эрнест отослал рукопись на «Мавританию» 8 декабря, Скотт написал весьма странное письмо Ливрайту. Отчасти странность эта состояла в откровенной надежде Скотта, что Ливрайту не понравится книга, «потому что я вроде громкой рекламы в «Скрибнерс», и мне бы хотелось, чтобы когда-нибудь все мое поколение… которым я восхищаюсь, собралось бы в том же курятнике». И все же, говорил он Ливрайту, он считает «Вешние воды» «едва ли не лучшей сатирической книгой, написанной американцем», и сравнивал ее с «Алисой в Стране чудес». Наиболее правдоподобным объяснением этому странному письму кажется то, что Скотт не мог сдержаться в своем энтузиазме относительно нового друга и его творчества; насколько бы неуместным ни казалось теперь, что в подобной манере Фицджеральд написал издателю Хемингуэя, он не мог не заступиться за нового друга.
Хемингуэй почти убедил себя, что «Вешние воды» должно издавать «Бони и Ливрайт», судя по декабрьскому письму издателю. Он начинал с пустых слов о Филдинге и великой сатирической традиции в английской литературе. В непринужденной манере он продолжал рассуждать о правильном объеме книги: «Вам не захочется, чтобы она была слишком длинной», советовал широкие поля и разумные интервалы между строками и главами. Если «Бони и Ливрайт» примут книгу, продолжал он, им нужно будет сделать ей рекламу, потому что именно рекламы не хватило сборнику «В наше время». Первые две трети письма Хемингуэй не упоминает об Андерсоне, а потом обращается к тому, что может быть страхом издательства обидеть «Шервуда». В любом случае, ему было важно отмежеваться от Андерсона как писателя (может быть, это и было настоящей причиной, побудившей его написать книгу), и «Бони и Ливрайт» «могли бы» приютить обоих авторов под одной крышей. «И всякий, кто когда-нибудь прочел хоть одно слово, написанное Андерсоном, будет возмущен – так или иначе». Как будто бы насмехаясь над Ливрайтом, Эрнест писал, что «Воды» вовсе не тот «длинный роман», над которым он продолжает работать и который называется «И восходит солнце».
Объяснение, которое Эрнест дал своему поступку – будто Андерсон написал очень плохую книгу и обязанностью Эрнеста было указать на это, – в особенности лицемерно. В мае следующего года он говорил в снисходительном письме Андерсону: «Понимаешь, я чувствую, если между собой мы должны создавать видимость критики, если такой человек, как ты, который способен на великие вещи, пишет то, что кажется мне (кто не написал ничего великого, но так или иначе твой собрат по перу) дрянью, то я должен сказать тебе об этом». Если он действительно испытывал что-то в этом роде, то почему просто не сказал Андерсону вот так? Зачем ему нужно было писать сатиру на творчество этого человека? В эссе, написанном в конце жизни, Эрнест поделился более выдержанной точкой зрения на свой поступок: «Я думал, что [Андерсон] халтурил ради денег и что я могу высмеять его за это и показать, насколько это ужасно». Однако он понял, что был «жесток», и заметил: «Какое, черт возьми, мне дело, если он хотел писать плохо? Никакого».
Андерсон следил за карьерой Эрнеста с самого начала и помогал советами и похвалой еще до того, как Эрнеста стали издавать, писал пламенные рекомендательные письма самым влиятельным писателям Европы, сделал звонок в нужное время собственному издателю, Ливрайту, чтобы спасти рукопись Эрнеста от мусорной корзины, дал ей благородную рекламу и, скорее всего, посодействовал появлению обширной, теплой и глубокой рецензии на его книгу в «Нью репаблик». Как и Гарольд Леб, Андерсон приложил необходимые усилия, чтобы «В наше время» был опубликован и тем самым дал эффектный толчок блестящей карьере Хемингуэя. И все же Хемингуэй выставил Гарольда Леба бестолковым, жалким персонажем, «жидом» в «И восходит солнце», а Шервуда Андерсона сделал объектом пародии, которую передал для публикации его же собственному издателю.
